Андрей Сахаров - Владимир Мономах

Эти дни Мономах провел в смятении. Еще до приезда гонцов в Переяславль он уже знал о мятеже в Киеве, о целиком нарастающем страхе богатых людей киевской земли перед чернью, перед голью, о желании киевской верхушки пригласить его на великокняжеский стол и сильной рукой, опираясь на дружину, подавить мятеж. Он с отвращением и ненавистью вспоминал крикливый, г.очно волнующийся Подол, эти дерзкие взгляды и дерзкие слова, буйные дни 1068 года, когда, казалось, были поставлены под вопрос все завоевания, все надежды киевской земли… А потом мрачные языческие мятежи вятичей, новгородская вольница, яростно выплескивающие временами свою ненависть к боярам, купцам, ростовщикам. Он задыхался от негодования, от того, что ему снова приходилось вместе с другими князьями, смыслены-ми людьми переживать это вечно тлеющее унижение страхом. Но откликнуться немедленно на призыв киевлян означало бы противопоставить себя киевским низам и одновременно вызвать ярость еще имеющих силу Святославичей, которым по праву старшинства, по Яроелаво-вой лестнице надлежало занять киевский стол. А это сулило новые распри, новую войну, новые нашествия иноплеменников, приостановление, а может быть, и полное прекращение наступления на половецкую степь, которое с такими трудами и тяготами он начал осуществлять в последние годы, сплотив в борьбе с половцами всю Русь.

И когда гонцы рассказали ему о мятеже простых людей и о соборном решении звать его на великокняжеский стол, Мономах спокойно отказался. Нет, он не мог нарушить лествицу, не мог обойти Святославичей, ведь он уже доказал свою верность завещанию Ярослава в 1093 году, когда умер его отец и киевляне первые позвали его на отцовский стол.

Гонцы уехали ни с чем, а мятеж в Киеве все разрастался.

Ужо на следующий день после отъезда гонцов в Псре-нславль вновь толпы людей высыпали на улицы города, соступили боярские и купеческие дома, окружили синагогу. Некоторые подбегали даже к крыльцу великокняжеского дворца и выкрикивали угрозы в закрытые, зашторенные тяжелыми занавесями окна. Младшие дружны-пики, охранявшие дворец, молча смотрели на буйствующую чернь, не решаясь прибегнуть к оружию.

Большая толпа бросилась в сторону Печерского и Вы-дубицкого монастырей, грозясь расправиться с монахами - плутами и мздоимцами. Мятеж нарастал, вовлекая в свой водоворот все новые и новые сотни людей, пробудились окрестные слободы, поднялись против своих господ смерды, закупы, рядовичи. Холоны вышли из повиновения своим господам на княжеских и боярских дворах, должники отказывались платить резы и сам долг, расправляясь с особо ненавистными заимодавцами.

Грозный призрак народной расправы со всеми богатыми людьми вставал над Русской землей.

К вечеру этого дня в Софийском соборе митрополит Никифор вновь собрал киевскую верхушку. И вновь было решено просить Мономаха срочно прийти в Киев, спасать княжескую власть, спасать имение, святую церковь, монастыри, бояр, купцов от потока и грабежа, унять мятеж. На этот раз споров не было: и сторонники Изясла-вова корня - приспешники Святополковых сыновей, и люди Святославичей, и иные дружно согласились звать Мономаха - слишком дорого для всех могла обойтись распря в это трудное для знати время.

Вельможи вместе с митрополитом вышли на соборную паперть и обратились ко многим собравшимся там людям, уговаривая от имени всей Русской земли послать гонцов за Мономахом. Но народ продолжал вопить, припоминая все новые и новые обиды и угнетения. И лишь когда Никифор пообещал, что переяславский князь рассудит всех судом праведным и воздаст за обиды по заслугам, из толпы послышались крики: «Посылайте в Переяславль! Хотим Мономаха!» Это приспешники Всеволо-дова дома, рассеявшиеся в толпе, делали свое дело.

Гонцы везли Владимиру короткое и грозное письмо от больших людей Киева, сохраненное позднее в летописи: «Пойди, князь, в Киев; если же не пойдешь, то знай, что много зла произойдет, это не только Путятин двор или сотских, или евреев пограбят, а еще нападут па невестку твою и на бояр, и на монастыри, и будешь ты ответ держать, князь, если разграбят монастыри».

Теперь, после этого второго приглашения, сделанного не только от киевской верхушки, но и от всего народа, Мономах решился. И все же, уже быстро собираясь в Киев, снаряжая дружину, он послал гонцов в Черпигов к Давыду ж в Новгород-Северскии к Олегу, сообщая новые подробности о событиях в Киеве, о двукратном его приглашении и своем решении взойти для уткшенил Русской земли на великокняжеский стол.