Максим Калашников - «Крещение огнем». Том I - «Вторжение из будущего»

В частях англичан обстановка была не лучше. Английский военный журналист Ходсон описывает то, чему стал очевидцем 12 мая. Он попытался было заговорить с английским капралом по пути в Брюссель. Капрал сначала заподозрил в Ходсоне немецкого шпиона и стал говорить только тогда, когда придирчиво изучил документы журналиста. Но едва беседа началась, как к капралу на велосипедах подлетели двое местных юношей. Они наперебой затараторили о том, что в соседнем лесу заметили маленького человечка с воспаленными глазами. Мы, дескать, его никогда не видели, он — явно шпион! И еще мальчики рассказали, будто поблизости опустились на парашютах два немца с пулеметами, причем один одет в форму бельгийского полицейского, а второй — в гражданское платье. Логика здесь начисто отключилась: ну как будет выглядеть гражданский с пулеметом в руках? И как он будет прыгать с парашютом, держа в руках тяжеленную железяку?

Однако страх превратил людей в животных, лишенных всякой логики. Страх смел в мусорную кучу всякие права человека, законность и прочие принадлежности демократии. Теперь цивилизованные жители западных стран ничем не отличались от сталинских подданных. Они так же доносили друг на друга, норовили расстрелять всех, кто казался им «не такими». А всеобщая мания вызывала нечто подобное массовым видениям. Люди видели то, во что верили и что боялись. Тот же Ходсон 13 мая встретил в Брюсселе перепуганную почтенную даму, которая говорила ему: мол, немцы разбрасывают взрывающиеся часы и авторучки, а после падения всего одной немецкой бомбы все дома в радиусе 150 ярдов были просто сметены с лица земли. Да, такой радиус поражения — это почти атомная бомба тактического назначения! Вот что делает страх!

В городке Левен к северо-востоку от Брюсселя арестовали сотни людей по обвинению в принадлежности к пятой колонне. В их число угодил бедняга, который решил сжечь бельгийский флаг на базарной площади из чисто патриотических соображений — ведь нельзя же допустить того, чтобы знамя попало в руки немцев! Но его обвинили в том, что тем самым он подавал дымовой сигнал врагу. И никто даже не протестовал против этого нелепейшего обвинения!

Уже 12-13 мая Ходсон услышал от солдат английского пехотного полка речи о том, будто немецкие шпионы в английской форме проникли в некоторые британские штабы. Там же ему поведали, что во время перепахивания местного поля обнаружился знак, подобный тем, который применяется противником для обозначения местонахождения штабов — длинную стрелку … на подставке, к которой прикреплены три патефонные пластинки. Любой огонек в ночи казался сигналом. Войска охватывало чувство, что кругом — одно предательство. Начались аресты даже старших офицеров английского корпуса, казавшихся подозрительными. В каждом необычно одетом штатском тоже видели вражеского агента.

В общем, все это уже напоминало записи бесед психиатра с пациентами. Длинные стрелки с музыкальными дисками… Кажется, еще немного — и мирные бельгийцы начали бы сжигать всех подозрительных на кострах, убивая всякого, кто хоть немногим отличается от толпы.

Бельгия разваливалась на глазах. Все части, состоящие из жителей Эйпена и Мальмеди, были лишены оружия — их бросили рыть окопы. Их считали потенциально пронемецкими. Дело в том, что Бельгия — это союзное государство, состоящее из двух разных народов — германоязычных фламандцев и франкоговорящих валлонов. Даже сейчас Бельгия, созданная искусственно в 1830 году из части французских и голландских земель, испытывает угрозу распада. Валлоны терпеть не могут фламандцев — и наоборот. А в 1940 году эта нелюбовь была куда сильнее. Еще до войны Германия поддерживала денежными субсидиями националистическую Фламандскую национальную лигу, издававшую свой еженедельник. Эта лига призывала не воевать с братьями по крови, германцами. Одновременно среди валлонов действовало националистическое движение рексистов, которое спонсировала фашистская Италия. Поэтому с началом войны 10 мая бельгийское правительство приказало в массовом порядке бросить в тюрьмы всех активных фламандских националистов и валлонских рексистов.

И начался своего рода «маленький 1937-й год» в бельгийском исполнении. Получилось так же, как у Сталина в СССР: он приказывал брать троцкистов и ленинцев, а местные органы, стремясь выслужиться и достичь личных целей, бросали в мясорубку репрессий всех по своему произволу. Так, 10 мая полиция стала арестовывать всех активистов Фламандской национальной лиги и немецких подданных в своих районах по заранее подготовленным спискам. Да вот беда: в одних местах эти списки составлялись добросовестно, в других — шаляй-валяй. В них для простоты заносили, например, всех подписчиков фламандского еженедельника. И потому аресты получились беспорядочными. Например, 10 мая пришли и за лидером валлонских сепаратистов Леоном Дегреллем, и за вождями фламандских наци. Однако Дегрелля оставили за решеткой, а некоторых фламандцев отпустили 12 мая на свободу без всяких объяснений. В других местах стали забирать всех, кого ни попадя. В третьем случае аресты распространились на коммунистов, в числе которых оказались пять депутатов парламента. Полиция тоже поддалась паническим слухам и истеричным требованиям общественности брать всех «не таких».