Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

Я все забыла: пытку допроса, присутствие маленького злобного человека. Я видела лишь милую улыбку и глаза, где свет потух. "Кирилл, бедный, бедный мальчик. Что с тобой сделали!" ... Помню, как бросились мы оба в объятия друг друга. Дальше не помню..,

Знаю, что потом сидели мы на лежанке, на той самой лежанке, которая так пугала меня. Что случилось со следователем, не знаю, но он разрешил нам это свидание. Каким-то другим, уже изменившимся голосом он сказал:

- "Можете поговорить десять минуть, пока я буду писать".

Наконец-то мы были вместе и могли говорить. Говорили быстро, шепотом, перебивая {87} друг друга. хотелось столько сказать в эти десять минут!

Перо маленького человека быстро скрипело по бумаге. Кика не хотел говорить о себе. Он был явно болен, но все внимание его было сосредоточено на допросе. Я ему быстро сообщила о доносе.

- "Обо мне ничего?" - спросил он.

- "Нет - ничего", - успокаивала я его. Он быстро рассказал, как болел корью, как поправился и как вновь заболел. Я взяла его руки. Он были очень горячие. Он просил не говорить о болезни и шепотом сообщил, что доктор решил сегодня же перевезти его в городскую больницу. Его должны сейчас увезти в карете скорой помощи. (Я вспомнила, что видела карету, стоящую возле тюрьмы). У него сильный жар - более сорока градусов, но он уверен, что быстро поправится в больнице. Он жалел, что И-на и я не оглянулись, когда проходили со следователем; он уже тогда сидел в коридоре. Говорил он быстро, как и я, так как знал, что вместе будем только эти несколько минут. Скоро прошли они - ему надо было идти к столу.

- "Если вы не будете вмешиваться, можете остаться, на допросе", неожиданно заявил следователь. Я обещала молчать. Кика сел спокойно и решительно за стол.

Допрос был не длинный: - сколько лет? {88} -"пятнадцать", кто?-"ученик шестого класса" и т. д. Опять ядовитые слова насчет дворянства, причем следователь заявил: "надо добить, пока последние не погибнут".

Затем он погрузился в чтение того же листа. Я стала прислушиваться. Опять понеслись обвинения, но другого рода.

- "Вы заносчивы, вы грубы, вы резки даже со своей матерью, вы швырнули раз лампой (так именно было сказано), вы надменный, вы ударили ногой домашнее животное" и проч. и проч...

Я слушала допрос и с грустью думала...

Итак нас позвали сюда, чтобы прочесть ряд ложных обвинений, составленных кучкой преступных людей. Пока И-на, К. и я, ничего не. замечая, все жили, поглощенные работой и чтением, за тонкой стеной наших комнат готовилась и писалась эта бумага, которая всех нас привела сюда. И все это исключительно из чувства злобы и желания наживы. Пока обвиняли меня еще был смысл, но звать больного ребенка, чтобы по доносу прочитать ему, что он резок и горяч с матерью, что он ногой оттолкнул собачку ... Это переходило все границы.

Вся печальная картина стояла передо мной.

Суд над нами совершал этот невежественный латыш-пьяница - кокаинист, который не мог даже написать протокола. Судьба наша была в его руках, как и тысячи {89} других. Опять поднялись прежние угрозы - "Вы все должны быть уничтожены".

Кика, бледный и больной, сидел у стола.

Вдруг он вскочил: - "Прекратим это, все равно, все плюсы на вашей стороне, все минусы на нашей, разрешите встать".

Он быстро подписал протокол. Следователь сообщил ему о расстреле, который, будто бы, ожидает меня, и отпустил.

Я просила его лишь об одном: о смягчении участи Кики. Просила освободить его в виду молодости, болезни и полной невиновности.

Просила обратить внимание на заслуги прадеда и дяди (Прадед Кики был декабрист. Он был приговорен к смертной казни, затем был помилован сослан в Сибирь на вечное поселение, где прожил 30 лет и умер. Бабушка Кики - сестра композитора П. Чайковского.) и, хотя бы ради них, освободить мальчика. Он записал мою просьбу. Мы, наконец, были отпущены после многих часов пыток.

Кика еле стоял на ногах. Мы быстро вышли в коридор, так как его должны были сейчас увезти. За нами шли часовые.

Мы остановились в прихожей тюрьмы под портретом Ленина и простились, прижавшись друг к другу. - Помню жар лба под курчавыми волосами.

- "Увидимся ли?" - в один голос спросили мы, и оттого, что спросили в один голос, оба грустно улыбнулись. Но часовой торопил. Мы прижались еще крепче...

{90} Лежу без движенья, без мысли. Все пусто во мне. Вернулась поздно, темнело. Больше не страдаю, совершенно спокойна.

30-го утром.

Всю ночь не спала. Пролежала бесконечные часы с открытыми глазами. Слез нет. Все вижу бледное лицо Кики и приподнятые от страдания брови.