Наталья Давыдова - Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

Убираем камеру все по очереди. Одна толстая Шапиро не убирает, говорит - утомляется. А у самой щеки залиты румянцем. Все делает бледная, на тень похожая Фанни. Лицо молодое, большой грусти; прямые, низкие брови.

Жизнь сыграла злую шутку с Фанни. Из любви или ревности кто-то донес на нее. Она подделала для жениха какие-то бумаги. Ее схватили, больную; в тифе перевезли в тюрьму. Бледная Фанни уже много месяцев здесь. От одежды остались одни куски, все висит вокруг нее. С ней жестоко расправились. Больную заперли в подвал и продержали с полмесяца. За это время крысы изгрызли ей башмаки на ногах. Они лежат теперь - {47} вычурные, будто в кружевах, рядом с ней. Как призрак, вошла она в тюрьму и, как призрак, ушла. Ее позвали, - ее никто не видал больше...

Хотя бы письмо от Кики! Валя то и дело получает ответы, - я же ни одного. Опять писала, опять молчание.

9-го декабря.

Сегодня заболела еще одна у нас. Опять сыпной тиф. Больна она несколько дней, но вынесли только сегодня утром. Заболела также старуха Феня, с бельмом на глазу. Покорная женщина. Лежала, не жаловалась, не звала.

Камера требовала врача. Надзирательница отказала. Тогда поднялся такой крик, что начальство испугалось.

Через час прислали фельдшера. Он признал сыпной тиф; старуху взяли от нас. Она послушно пошла, даже не стонала. Пролежала она среди нас четыре дня на холодном полу. Над больной головой текли ручьи со стен.

Днем привели одну подозрительную: хрипит, - говорят, сифилитичка. Как это все здесь узнается, - уже все знали о болезни.

В голове, как листки календаря, мелькают мысли о днях: воскресенье, среда, пятница - три красных радостных дня, дни свиданий, передачи записок, посылок. Но пятница и для расстрелов. Между 4 и 6 часами - всегда {48} напряжение в тюрьме. Сегодня прошло благополучно, никого не позвали - ждут следующей пятницы...

10-ое декабря.

От Кики ни слова. Очень беспокоюсь..

Сегодня нашла разрозненный том Тургенева, обрадовалась, читаю. Сразу легче. Поражает неподвижная жизнь Тургеневских времен. Как темп изменился, и как мы далеки от него.

Голод мучает. И-на желта, как лимон. Это за неделю. Что же будет дальше?

10-го днем.

Принесли газету. Дают на час, рвут из рук в руки - один номер на всех. Через час заберут в другую камеру. Там тоже волнение.

Что-то новое в городе. Чувствуются перемены. Требуют смягчения ЧК. Говорят об уходе зверей (Дейтч и Вихман. Оба знамениты своими расстрелами. О них сложились народные песни. По приказу Вихмана расстреляно до 60 000 человек в Крыму.); слухи, что этого требуют рабочие. На прогулке сегодня все взволнованы, боятся верить. Но с газетой пахнуло чем-то свежим.

{49}

Днем того же дня.

Роза безусловно шпионка, присланная из ЧК. Впрочем, она даже не скрывает этого. Выслеживает кого-то, говорит - "блатных" (уголовных). Возможно, что так, возможна и ложь. От ее глаз мало что можно утаить, - все видят эти красивые, злые глаза. Всякую записку подбирает. На все способна, это настоящая шпионка в душе Сегодня, чтобы усилить обвинение против бандиток, уговорила их совершить ночью кражу. Должны были выкрасть провизию у старой тетки с племянницей. Но они поняли хитрость и выдали. Белокурая Люська (Восемнадцатилетняя уголовная преступница.) пришла в такую ярость, что бросилась с ножом на Розу. Мы еле оттащили Розу и сделали это больше из-за Люси - чтобы спасти ее от суда. Видя неудачу, Роза упала в глубокий обморок, и ничто не могло ее вывести из этого состояния.

Обморок, конечно, вымышленный. Позвали фельдшера, он шепнул нам не верить. Мы оставили Розу одну; она понемногу пришла в себя и зашевелилась. Озлобление "той стороны" - где уголовные - ужасное, и язык у белокурой Люськи хуже ножа. Чего только она не наговорила Розе...

Пока Розу отхаживали, пришла какая-то молодая женщина с низко положенной большой русой косой.

Лицо грустное, в сестринском {50} платье. Говорят - баронесса Т-ген ждет расстрела. Должны расстрелять ее и мужа.

Она только мелькнула у нас.

Вечером опять скандал. На этот раз драка между "уголовной" и "проституткой". "Блатные" держат себя как класс, обособленно; не дай Бог их тронуть.

На проститутку смотрят с презрением. Особая этика - убить можно продать любовь нельзя.

Все произошло из за мешка соломы, обе хотели лечь на него. Чуть не убили проститутку Зину. Пришлось ее вытащить из камеры, сбежалось все начальство. Ее долго били головой о стену - я думала ей конец здесь. Били Люська и высокая, худая Оля. Медленно бледная подошла она из-за спины других и схватила Зину за голову... Начальство ничего не могло сделать, пришлось уйти, а Зину удалить., И-на, Мария Павловна и я все время бросались между дерущимися. Долго не могли успокоиться.