Антон Антонов - История людей

С другой стороны, именно они составляют передовой отряд экспансии. Ведь выбирая, куда податься, изгои скорее всего предпочтут те места, где нет врагов.

Правда, враги есть везде. Места, где нет «атлантов», заняты неандертальцами. Однако природа не благоприятствует неандертальцам. Они приспособлены к холодам, а на дворе потепление. И все элементы специализации обращаются против них.

Коренастая осанка снижает скорость бега, светлая кожа демаскирует на зеленой траве, лишний жир ограничивает ловкость движений. Неандертальцы вымирают, как эскимосы в Африке, их группы мельчают, и «атланты»-изгои без труда справляются с некоторыми из них.

Они истребляют мужчин и берут себе женщин, потому что у изгоев обычно бывают проблемы с партнершами. Пассионарные женщины, как правило, предпочитают действовать в рамках существующей системы, а не создавать новую. Извечный дуализм инь и ян — охраняющего и изменяющего начала.

Изгои, оказавшиеся вне систем, не особенно разборчивы и обращают меньше внимания на различие своих и чужих. Жить захочешь — и не так раскорячишься. В конце концов, в некоторых современных обществах юноши, еще не получившие доступа к женщинам, тренируются в любви на ослицах и получают от этого большое удовольствие.

Но люди, выпавшие из системы, неизбежно создают свою собственную систему. И основы остаются неизменными. Новая система отличается от прежней в частностях, но границы, в которых строится новая социальная организация, абсолютно те же самые. И по мере того, как новая система каменеет, все явственнее становится противостояние своих и чужих.

Гумилев описывает главное различие молодых и старых этносов. Старые, особенно реликтовые, чрезвычайно неохотно допускают чужаков в свою среду, не поддаются внешним влияниям, но и сами не могут и даже не пытаются распространить свое влияние вовне.

И наоборот, молодые этносы охотно вбирают в себя и чужих людей, и чужие традиции, легко поддаются внешнему влиянию, но одновременно и сами прилагают максимум усилий, чтобы распространить свое влияние на соседей, а в идеале — до бесконечных пределов.

Наверное, эту схему можно распространить и на жизнь первобытных племен, то есть отнести ее к тем самым незыблемым основам, которые можно причислить не к социальной сфере, а к биологическим свойствам человека, как вида. То есть считать их не благоприобретенным порождением разума, а чем-то вроде усложненного инстинкта.

Один из важнейших элементов межэтнического различия — это, конечно, язык. Язык, как средство общения, выше уже был назван определяющим признаком, который отличает людей от животных. Однако в человеческом обществе язык в большей степени выступает, как средство разобщения.

Лев Гумилев не считает язык первостепенным признаком этнической самоидентификации, отмечая, что нередко разные этносы говорят на одном языке и наоборот, один этнос говорит на нескольких языках.

Второй тезис кажется, однако, весьма спорным. Пожалуй, германошвейцарцы все-таки противопоставляют себя итало— и франкошвейцарцам — а значит, это все же разные этносы, хотя и близкие друг к другу в силу исторических причин. Что касается многочисленных англо— и испаноязычных этносов, которые и правда говорят на одном языке, то здесь мы упираемся в вопрос, что же считать самостоятельнм языком. Ведь англичане, американцы и австралийцы говорят все-таки по-разному. И тут языковые особенности и этническое самосознание дополняют друг друга.

Британский и американский английский отличаются друг от друга меньше, чем донской говор русского языка от новгородского. Но поскольку американцы осознают себя отдельной нацией, то порой (обычно в шутку) можно услшать об «американском языке», тогда как о «донском языке» вряд ли кто-нибудь станет говорить даже в шутку — по крайней мере до тех пор, пока казаки не осознают себя самостоятельнм этносом.

Итак, язык — это важный признак этнической идентификации, который, однако, уступает по значению главному фактору — противопоставлению данного этноса всем остальным.

И теперь нам надо найти ответ на очередной вопрос «Почему?» Почему человечество не имеет единого языка и был ли он когда-нибудь единым.

Метафизика и в этом случае не может предложить нам ничего лучше, чем легенда о Вавилонском столпотворении. Но эта легенда никуда не годится, поскольку известно, что во времена Вавилона французского языка, например, не существовало. он произошел гораздо позже от латыни, фактически на глазах историков.