Франческо Альгаротти - Путешествие в Россию

Dissipe се brouillard, qui nous couvre les yeux,

Et combat contre nous a la clarte des cieux. [73] Рассей туман, он застилает очи, Сражайся против нас при ясном небе. ( фр. ) Я твердил ветру то же, что Аякс твердил Юпитеру - a la clarté des cieux. — Имеется в виду эпизод из песни XVII (645–647) «Илиады» Гомера. Альгаротти цитирует французский перевод поэмы (в переводе Н. И. Гнедича : «Зевс, наш владыка, избавь аргивян от ужасного мрака»). Аякс — в древнегреческой мифологии имя двух участников Троянской войны (Аякс Оилид и Аякс Теламонид), искавших руки спартанской царицы Елены.

Но твердил я это тихонько, про себя. Моряки не любят лишних разговоров о ветре, о предстоящем пути; у них свои предубеждения и свои суеверия. Тут они подобны карточным игрокам — и те и другие очень хотели бы подчинить каким-то правилам то, что более всего зависит от случая; им нужно хоть за что-нибудь зацепиться. Туман в конце концов рассеялся, и к полуночи мы вошли в залив. Хотя небо хмурилось, воздух оставался светлым — можно было читать без всякого труда. Когда подходит пора летнего солнцестояния, в полночь на этих широтах так же светло, как летом в Италии через четверть часа после заката солнца. И если здесь и нельзя сказать того, что говорят люди, выходящие в Ледовитый океан на добычу кита: «В полночь солнце вовсю сияет», то сказать: «В полночь совсем светло» — вполне возможно. И без этого полуночного света никак нельзя было бы плавать по здешним узким морям, усеянным островами, отмелями и подводными камнями. Какая огромная разница между безбрежными просторами Атлантического океана и теснотою Балтийского моря, где каждый день перед тобой является новая земля! И если в хорошую погоду это радует, то в плохую начинаешь скрежетать зубами. Рискну утверждать, что с ноября по апрель очень немногие капитаны отваживаются испытывать судьбу в этих водах.

Пятнадцатого июня мы оказались в виду Ревеля, [74] Ревель — немецкое название Таллина в 1219–1917 гг. вовсе не имея намерения высаживаться в этой столице Эстляндии; так же, дабы поскорее попасть в Россию, мы не высадились и в столице Дании, определенно готовившей нам совсем иной прием. Но благоприятный зюйд-вест, наполнявший наши паруса, вдруг в одно мгновение стих:

Коварно море, как и жизнь людская,

И то, и это призрачно и бренно.

Мы тешимся, на благо уповая,

А дню погожему гроза идет на смену. [75] Цитата из «Влюбленного Роланда» (LVI, 42, 1–4) — переработки поэмы Маттео Боярдо (Boiardo; 1441–1494), принадлежащей Франческо Берни (Berni; ок. 1497–1536), итальянскому поэту, главе комической, или бурлескной, школы.

И действительно, вместо ласкового зюйд-веста через очень короткое время задул такой на пористый норд-ост, что нас тут же стало прижимать к берегу — а что это был за берег! Боже сохрани от такого берега любого шкипера, каким бы он ни был надежным! Хорошо, что этот самый Ревель все еще был перед нами! Он принял нас в свое лоно, хотя мы и рисковали налететь на скалы, окружающие остров Ульфсон, [76] Вероятно, имеется в виду остров Вульфа (Wulf), называвшийся также Ульффё, Вульвесзунт (Ulffö, Wulvessunt), сейчас Аэгна. Лежит у самого входа в Таллинский залив. У его северо-восточной и западной сторон проходит каменистый риф. Пролив между этими островом и сушей был важен как судоходный путь. который загораживает вход в бухту. Из-за тумана мы не могли их разглядеть и заметили, только подойдя к ним совсем вплотную:

Objectae salsa spumant aspergine cautes. [77] Скалы, что вышли вперед, опенены влагой соленой . ( лат. ) — Цитата из «Энеиды» (III, 534) Вергилия.

Там мы и бросили якорь в семь часов, примерно в одной миле от города. Всю ночь очень сильно болтало, поскольку по берегу непрестанно хлестал этот проклятый ветер; позже, оказавшись уже в порту, я кричал ему, вторя знаменитому паладину:

Ну, дуй же, ветер, надорвись и лопни… [78] …я кричал ему, вторя знаменитому паладину: Ну, дуй же, ветер, надорвись и лопни… — Эти слова в поэме Берни «Влюбленный Роланд» произносит рыцарь Родамонте (XXV, 5, 1).

Способ, при помощи которого мы высадились на берег, был преизящным. В непогоду шлюпку поднимают на палубу; с нашей так и сделали, и в нее сели мы с лордом Балтимором (всем прочим это изысканное морское приключение не пришлось по вкусу); рулевой матрос должен был поднять парус, уже приготовленный и лежавший у основания мачты; и еще несколько матросов встали на носу с баграми, обращенными к левому борту; каждый неподвижно застыл на полагающемся ему месте. Все действия должны были выполняться очень точно и слаженно, движение за движением. С кормы и с носа шлюпки свисали два канатных конца, один локтей [79] Локоть — старинная мера длины, равная приблизительно 0.5 м. в восемь-девять, другой намного длиннее; их следовало связать вместе. Тот канат, что длиннее, шел к блоку, который через гафель крепился к нижней рее грот-мачты; этот самый гафель, будучи натянутым, приходился как раз над палубой. Конец каната держали несколько матросов, которые по команде подняли нас в воздух вместе с шлюпкой. Потом гафель развернули вместе с нами, и мы повисли над водой. Нужно было выждать, пока волна, периодически ударявшая в борт, опадет, разбившись о корпус корабля; но вот раздалась команда, и матросы принялись стравливать канат; мы перестали болтаться в воздухе и опустились на воду. Наши матросы, державшие багры наготове, тут же уперлись ими в корпус корабля и развернули шлюпку носом к берегу. Один из матросов поднял парус, рулевой ловко направил, наше суденышко через волны, высотой превышавшие его раза в три, — и мы в одно мгновение достигли суши.