Юлиан Семёнов - 37 - 56

- Нет, не зря! Скрывать правду - значит предавать Константина, отрекаться от него, живого!

- Вы его не этим предаете. Мы все предаем друг друга совсем не этим...

Швец грохнул кулаками по столу:

- Выбирай слова! Слышу интонацию врагов народа!

- Вы действительно верите, что маршал Тухачевский был врагом народа?

- А кем же еще?

- Кто штурмовал Кронштадт в двадцать первом?

- Как кто?! - Швец изумился. - Товарищ Сталин.

- Тухачевский, Сталин и Троцкий, - тихо сказал я, оглянувшись невольно.

- Я б тебя за такие слова на фронте к стенке поставил! И самолично пристрелил, как бешеного пса! - Швец разъярился. - Запомни: тридцать седьмой год был годом великого очищения! Мы освободились от скверны японо-германских наймитов! От гестаповцев и шпионов типа Каменева и Бухарина! Понял?! Мы выиграли войну благодаря тому, что обезвредили всех врагов народа!

Лицо Швеца вдруг жалобно сморщилось, он замотал головой и стал жалостливо повторять:

- Косинька, Косинька, мой маленький, за что ж такое?! Почему суки на свободе, а ты маешься?!

А я до ужаса явственно вспомнил плач отца, который донесся через открытые тюремные окна и его пронзительный крик: "Сынок!"

- За что такое горе, Косинька?! - Швец сокрушенно качал головой. - Ты ж нашему делу предан до последней капли, ты ж наш, наш!

К столику подошла официантка:

- Щи кончились, может, поменяем на порционную соляночку?

- Ладно, - сказал Швец, вытерев лицо квадратной ладонью, расплющенной "толкалкой". - Валяй сборную.

Он демонстративно отвернулся от меня и стал смотреть на эстраду, где рассаживались музыканты: аккордеонист, слепой скрипач, слепой барабанщик и огромная пианистка, похожая на Петра Первого. Скрипач взмахнул смычком, и оркестр заиграл песню о Сталине, - тогда все программы в вокзальных ресторанах так начинались. Швец стал проникновенно подпевать: "О Сталине мудром, большом и любимом, счастливые песни слагает народ..."

В уголках его пронзительно-черных глаз медленно накипали слезы; когда оркестранты кончили играть, Швец, аплодируя, закричал: "Браво!" В зале ресторана было всего два посетителя: он и я. Пять официанток стояли возле синих бархатных портьер, спрятав руки под белыми фартуками на толстых животах. На стене с лепными украшениями, выкрашенной в темно-зеленый цвет, висела громадная репродукция "Утро в сосновом лесу" Я посмотрел на "Мишек", тронул Швеца за руку:

- Простите меня, я, видно, что-то не так сказал...

- Да уж, - посветлев лицом, он сразу же обернулся ко мне, - я еле сдержался, чтоб не отправить тебя, куда следует. Болтаешь черт знает какую ахинею, уши вянут...

Он снова разлил водку по фужерам, мы выпили, в голове у меня зашумело; все, что было сегодня днем, сделалось каким-то отстраненным, далеким, оркестранты уже не казались такими жалкими, а, наоборот, стали представляться мудрыми хитрецами, потому что после обязательной песни об Иосифе Виссарионовиче заиграли печальный и веселый "Фрейлехс".

Швец заказал еще одну бутылку водки, быстро опьянел; я тоже. Мы начали меряться силами, - у кого крепче руки. Полковник лихо укладывал мою кисть на стол, а я тогда был боксером и подрабатывал на образцово-показательных выступлениях в рабочих клубах.

- Если нет одного, - комментировал Швец свою победу, - тогда обязательно много другого...

Эти слова мне показались очень смешными, я захохотал, а Швец обиженно постучал себя пальцем по виску:

- Смех без причины признак дурачины. Не понимаешь, что ль: нет ног - руки сильные!

Швец вздохнул, начал перемаргиваться с громадной пианисткой, а потом пригласил ее за наш стол:

- Мадам, не выпьете ли немного портфейна?

- Вы, случаем, не одессит? - спросила пианистка, опускаясь на стул. Одесситы говорят "портвейн" через "ф".

- Какой с меня одессит? - Швец засмеялся. - С меня одессит, как с вас балерина.

Пианистка предложила:

- Может, сыграть попурри из военных песен? Мы недорого возьмем...

Швец достал из кармана кителя тридцатку:

- Извиняюсь, что нет конверта. Венерологам и женщинам я всегда давал деньги в конвертах.

Пианистка выпила рюмку, съела кусочек селедки, вернулась на эстраду и что-то шепнула слепому скрипачу. Тот кивнул и сразу же прокричал в шуршащий микрофон:

- Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!

- Опошляют героику, - заметил Швец. - Всего семь лет после войны отстучало, а уж попурри в кабаках поют. А солдатские кости еще не перегнили. Вот ты - ученый, лекции читаешь, ты мне скажи: сколько времени кость в земле гниет? Или, скажем, череп? Молчишь, член-соревнователь? Хитрые вы, полужидки, змеи извилистые.