Коллектив авторов - Быть княгиней. На балу и в будуаре

Когда мы вошли в его комнату, он лежал в больших креслах, истомленный и, по-видимому, страдающий. Я подошла к нему и упрекнула в том, что он позволил беспокоить себя в такую минуту. Лучше всего он докажет нам свое уважение, прибавила я, если поверит, что мы умеем ценить его здоровье и ради удовольствия видеть его можем подождать несколько дней.

Он прервал меня, подняв театральным жестом руку, и тоном удивления произнес: «Что я слышу? Даже ее голос – голос ангела!»

Я пришла удивляться Вольтеру и вовсе не думала слышать от него такую приторную лесть. Я высказала ему свою мысль, затем несколько вежливых фраз, и потом мы заговорили о русской императрице.

Пробыв у него довольно долго, я хотела возвращаться домой, но он очень настоятельно просил зайти к его племяннице, мадам Денис, где он пригласил нас отужинать. Мы согласились. Вольтер не замедлил присоединиться к нам.

При разительном контрасте племянницы с дядей мадам Денис показалась мне самой обыкновенной женщиной.

Вольтер был принесен в столовую слугой и поставлен на колени в его больших креслах, на задок которых он оперся, и в этом положении напротив меня пробыл до конца ужина. Может быть, это его стеснение или присутствие в нашем кругу двух генералов из Парижа, портреты которых висели в нижней зале, значительно разочаровали меня в ожиданиях от этого посещения.

Когда мы прощались, Вольтер просил меня видеться с ним почаще, пока я в Женеве. Я обещала навестить его как-нибудь утром и побеседовать наедине в его кабинете или в саду. Он был очень рад, но я избегала частых визитов. В это время Вольтер был другим существом; он действительно показался мне тем, кем я представляла его по сочинениям.

В Женеве мы также познакомились с Губером, «птицеловом», как обыкновенно называли его за любовь к охоте на коршунов. Он был необыкновенно умный человек, обладающий самыми разнообразными талантами; он был поэт, музыкант, живописец и со светской любезностью соединял всю прелесть вполне благовоспитанного добряка. Вольтер сильно побаивался его, потому что Губер знал многие слабости философа и живо воспроизводил их в глазах фернейского чуда. Они часто состязались в шахматы; Вольтер почти всегда проигрывал и при этом обыкновенно сердился.

Губер имел у себя любимую собачку, с которой он забавлялся насчет других. Он бросал ей кусок сыра, который она, повертев во рту, выбрасывала с полным подражанием Вольтеру, так что иной мог принять ее за миниатюру известного бюста Пигаля.

Мы часто проводили свои вечера на Женевском озере. Губер руководил нашими прогулками, привязывая русский флаг к мачте швейцарской лодки. Он был очарован нашими заунывными песнями, которые я с Каменской пела ему и которые он благодаря удивительному слуху скоро перенял.

С истинным сожалением мы оставили Женеву и многих наших друзей. Между ними было семейство Веселовского, одного русского, который был послан Петром I в Вену и тут же отозван. Не желая подвергаться жестокости строгого царя, он навсегда оставил Отечество, убежав в Голландию, потом женился и устроился в Женеве. Старшая его дочь была замужем за Крамером, славным живописцем, который был сначала знаменитым другом, а потом врагом Вольтера.

Покидая Швейцарию, мы взяли две большие лодки, чтобы плыть вниз по течению Рейна. В одной помещались наши кареты, вещи и кухонный прибор; в другой, разделенной на маленькие каюты, сидели мы сами. Женщины спали под занавесом, укрываясь от глаз матросов и слуг, а джентльмены выходили на берег проводить ночи.

Если представлялся нам какой-нибудь замечательный предмет, мы приставали к берегу и осматривали его. Каменская и я ходили в черных платьях и соломенных шляпах, очень оригинальных, и иногда ради потехи закупали провизию для стола у местных жителей. Кэмпбел был нашим толмачом в этом случае, но он часто ошибался, и я решила победить в себе стыд и начала говорить по-немецки. После нескольких опытов, по общему признанию, я сделалась для всех переводчиком на все время нашего путешествия.

Мы предприняли хорошую прогулку к славному Карлсруэ, загородному имению, принадлежавшему баденскому маркграфу, куда нас подвезли две нанятые кареты. Но едва мы достигли гостиницы, как придворный управитель сообщил нам желание их высочеств видеть нас во дворце.

Я извинилась, потому что вовсе не была готова к такому визиту, предполагая провести несколько часов в парке, в своем дорожном костюме. Прошло не более часа, когда мы увидели великолепную карету в шесть лошадей, подъехавшую к дверям сада, с придворным конюшим, который передал нам очень любезное приглашение маркграфини. Она знает, сказал он, что под именем Михалковой путешествует княгиня Дашкова, с которой она желала бы познакомиться. А так как она приняла орден Св. Екатерины от русской императрицы, то этот залог дружбы служит достаточным поводом к моему посещению. Если маркграфиня не будет иметь удовольствия видеть нас, то по крайней мере она просит воспользоваться ее каретой для прогулки по саду, где конюший покажет нам все примечательное.