Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

7 Характерный эпизод содержится в биографии Ван Сю (рубеж III в.), преданно служившего семейству Юань Шао. Узнав о гибели своего патрона, Ван Сю воскликнул: «Нет у меня господина!» и... пошел служить к Цао Цао, убийце его покровителя [Саньго чжи, цз. 11, с. 16а-б].

8 Носить головную повязку вместо более приличествующей ученому мужу шапки было одной из распространенных черт эксцентричного поведения деятелей «чистых суждений».

9 Характерный эпизод содержится в жизнеописании Ли Хэна (рубеж II-III вв.), уроженца Сянъяна. Живя на чужбине в Учане и будучи простолюдином, Ли Хэн попросил некоего «знатока талантов» оценить его способности, и тот сказал ему: «Во времена, когда много беспорядков, вы обладаете талантом главы ведомства в Палате документов» [Саньго чжи, цз. 48, с. 6б].

10 Сходная оценка приписывается сановнику Цяо Сюаню (ум. в 183 г.), о котором Цао Цао хранил добрую память. Наконец, в «Разных речениях» Сунь Шэна (IV в.) имеется другой вариант отзыва Сюй Шао: «Вы способный подданный во времена порядка и порочный герой смутного времени» [Шишо синь-юй, с. 100]. Эти разночтения напоминают нам, что подобные оценки были прежде всего политическим капиталом и их могли подделывать или перекраивать по своему вкусу.

11 Отзыв Фань Пана каноничен и восходит к трактату «Ли цзи». Данная формула была популярна в ханьскую эпоху и прежде.

12 Речь собеседника Чжу Луна вдохновлена традиционной для китайской культуры идеей зависимости душевных качеств людей от природных условий их родной местности. Считалось, что, хотя милость Неба «беспристрастна», благодатный климат, плодородная почва, неровный рельеф, особенно соседство «гор и вод», благоприятствовали сгущению космической Силы и тем самым – рождению «выдающихся мужей». «Среди гор и вод не обязательно должны иметься выдающиеся мужи, выдающиеся мужи не обязательно должны быть среди гор и вод», – утверждал позднеханьский чиновник, защищая своего протеже, столичного уроженца [Хоу Хань шу, цз. 56, с. 14а].

13 О политической подоплеке позиции Кун Жуна см. ниже. По мнению Тан Чанжу, Хэ Янь выступал против рвавшегося тогда к власти дома Сыма, который происходил, если следовать административному делению позднеханьской империи, из Цзичжоу [Тан Чанжу, 1955, с. 297].

14 Кун Жун, будучи правителем тамошней области, приказал назвать родную деревню Чжэн Сюаня его именем, воздвигнуть в ней высокие ворота и расширить ведущую к ней дорогу [Хоу Хань шу, цз. 35, с. 18б].

15 Известны аналогичные примеры, относящиеся к более раннему времени, причем без всякой «идейной» подоплеки, которую ищет Ё. Кавакацу. Так, в конце правления Ван Мана некто Сюнь Жэнь из Тайюаня раздал десятимиллионное состояние отца родичам и стал жить отшельником. Однажды в его округу вторглись сюнну, но, «прослышав о славном благочестии Жэня, решили не входить в деревню рода Сюнь» [Хоу Хань шу, цз. 53, с. 2б]. Нечто подобное сообщается о современнике Сюнь Жэня, отшельнике Чжоу Дане: некие «мятежники» разграбили все города в его родной области, не тронув только его селения [Хоу Хань шу, цз. 83, с. 7а]. В другом случае повстанческие войска из Тайшаня (середина II в.) условились не грабить уезд, где начальствовал известный своими добродетелями чиновник [Хоу Хань шу, цз. 62, с. 15б]. Примечательно, что в надписи на памятной стеле Цао Цюаня особо отмечается, что во всей округе только уездный город, управлявшийся им, не пострадал от «желтых повязок» [Ван Фангань, 1968, с. 609].

16 Отношения между «славными ши» и «желтыми повязками» представлены в искаженном свете и в работе Чжэнь Чжиюня. Утверждая, что среди оппозиционных евнухам служилых людей было немало втайне симпатизировавших мятежной секте, Чжэнь Чжиюнь цитирует высказывания чиновников – современников восстания. В одном из них, принадлежащем противнику евнухов Лю Тао, говорится о нежелании местных властей доносить двору о деятельности Чжан Цзюэ. Перевод Чжэнь Чжиюня гласит: «Чиновники только говорили между собой о Чжан Цзюэ, а что до его злодейских планов, то они и слышать об этом не хотели» [Chen Chi-yun, 1975, с. 36]. Чжэнь Чжиюнь чересчур вольно обращается с оригиналом. На самом деле в тексте сказано, что люди Чжан Цзюэ проникли ко двору и нашли там сообщников, тогда как «в округах и областях это замалчивали, не желали об этом слышать и только обсуждали между собой, не осмеливаясь доложить открыто» [Хоу Хань шу, цз. 57, с. 12а]. Лю Тао явно намекает на тайные сношения «желтых повязок» с евнухами и пытается оправдать бездеятельность местных властей, запуганных террором гаремных служителей. Чжэнь Чжиюнь приводит также слова другого сановника, Ян Цы, будто бы заявлявшего, что, «хотя Чжан Цзюэ пошел по ложному пути, его зовут великим мудрецом» [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 26б; Chen Chi-yun, 1980, с. 36]. В данном случае перевод Чжэнь Чжиюня и вовсе неверен. Ян Цы говорит не просто о «ложном пути» Чжан Цзюэ, но о том, что тот «исповедует еретическое учение» (цзо дао). Так в ханьском Китае называли всякие магические обряды и вероучения, которые могли быть истолкованы как вызов священной власти императора или угроза его персоне. Обвиненных в приверженности к «цзо дао» предавали смертной казни. Иной оценки религии Чжан Цзюэ от конфуцианского сановника и не приходится ожидать. Во второй части фразы Ян Цы речь идет скорее всего о самозванстве Чжан Цзюэ, взявшего себе титул «Великого мудреца Доброго учителя» (Да-сянь Лян-ши). Наконец, Чжэнь Чжиюнь ссылается на хронику Сыма Гуана, где под 183 г. сообщается, что провинциальные власти «не понимали» истинных намерений Чжан Цзюэ и говорили, что «Цзюэ проповедует доброе учение (шань дао) и чтим людьми» [Цзычжи тунцзянь, с. 1864]. Данная фраза восходит к тексту биографии Хуанфу Суна у Фань Е, где сказано, что Чжан Цзюэ «заговоренной водой и заклинаниями лечил болезни, и больным становилось лучше. Народ верил ему. Тогда Цзюэ разослал на четыре стороны восемь учеников проповедовать доброе учение (шань дао), и те повсюду обманывали и соблазняли людей в течение более чем десяти лет» [Хоу Хань шу, цз. 71, с. 1б]. Очевидно, речь идет просто о магическом искусстве Чжан Цзюэ – толкование, вполне допустимое с точки зрения семантики иероглифов. Это толкование подтверждается старейшей версией данного пассажа в хронике Юань Хуна, где сказано, что Чжан Цзюэ «называл себя великим исцелителем, искусным в дао (шань дао). Больные преклоняли перед ним колена, падали ниц, и им становилось лучше» [Хоу Хань цзи, цз. 24, с. 12а]. Никаких конкретных доказательств симпатий администрации и даже местной элиты к мятежной секте в нашем распоряжении нет, да их, надо полагать, и не было – недаром все ограничивается упоминаниями о неких бесплодных «разговорах» – наказывать, по-видимому, было некого. И все же, повторим вновь, нельзя отрицать, что восстание могло найти отклик у ши, окончательно разочаровавшихся в политике династии.