Владимир Малявин - Империя ученых (Гибель древней империи. 2-е испр. изд.)

В жизнеописании Ли Дяня, местного магната, примкнувшего к Цао Цао вместе с несколькими тысячами семей зависимого люда, сказано, что в столице Ли Дянь «чтил конфуцианскую изысканность, не спорил с военачальниками из-за почестей, преклонялся перед достойными шидафу» [Саньго чжи, цз. 18, с. 2б]. Можно предположить, что «достойные шидафу» в ставке Цао Цао, выступая своего рода связующим звеном между центром и местным обществом, способствовали консолидации нового режима на основе культурных ценностей ши.

Сразу после решающих военных побед Цао Цао сановник Хэ Куй обратился к нему со следующим предложением: «Порядок в государстве установлен только в самых общих чертах, и при отборе на службу не руководствуются действительными качествами людей. Я полагаю, что впредь кандидатуры отбираемых на службу должны быть прежде определены в деревнях, чтобы старшие и младшие занимали свои места и не нарушали порядка» [Саньго чжи, цз. 12, с. 14б]. Программа Хэ Куя, одобренная Цао Цао, предполагала использование в политических целях практики «чистых суждений», выражавшей интересы и ценности ши.

О том, что эта программа имела реальную социальную базу и проводилась в жизнь, можно заключить из биографии Лу Су, советника Сунь Цюаня. В 208 г., когда Цао Цао предложил Сунь Цюаню мир, Лу Су говорил своему патрону: «Если я перейду к Цао, он отправит меня в родную округу (Лу Су был родом из области Линьхуай. – В. М.), чтобы там определили мое положение в обществе. Я всегда смогу получить должность служащего и ездить в запряженном быком экипаже в свите чиновника. Я буду вращаться в обществе ши, подниматься по службе и всегда буду иметь возможность занять должность в провинциальных управах» [Саньго чжи, цз. 54, с. 12б].

Местное общество ши, о котором говорил Лу Су, являлось лишь основанием целой пирамиды «чистых суждений» в иерархии служилых людей. Вершину ее увенчивали «достойные шидафу» в столице, которые слыли «славными мужами в пределах четырех морей». Как символы единства ши, они представляли ту социальную среду, на базе которой, как мы увидим ниже, в северном Китае выросла стабильная политическая система. Напротив, государства Лю Бэя и Сунь Цюаня не могли перерасти рамки региональных группировок, державшихся только на личной преданности их членов своему вождю и потому не имевших будущего.

Трудно согласиться с мнением Тан Чанжу и других китайских историков, считающих Цао Цао последовательным противником «чистых суждений» [Тан Чанжу, 1955, с. 92]. Скорее следует говорить о двойственности политики Цао Цао, стремившегося совместить относительно неустойчивую военную диктатуру со стабильным социально-политическим укладом, оформлявшимся традицией ши.

Сохранились и другие свидетельства того, что дом Цао охотно обращался к традиции «чистых суждений» в своей политической пропаганде. Когда в 219 г. Сунь Цюань временно признал верховную власть Цао Цао, сановник Чжун Ю направил наследнику последнего Цао Пи записку следующего содержания: «Бывший управляющий работами Сюнь Шуан из моей области говорил: „Человек должен жить страстно. Как ненавистны те, кто ненавидит меня, и как милы те, кому я мил!“ Думая о Сунь Цюане, я нахожу его ненавистно милым!». В ответ Цао Пи писал: «Из вашего послания я узнал, что вы очарованы южным государством. Что касается „чистых бесед“ управляющего работами Сюня и вашего мнения о „ненавистно милом“ Сунь Цюане, вздыхая и смеясь, я не выпускаю письма из рук. Если Сунь Цюань снова начнет свои происки, мы должны заклеймить его ежемесячными оценками Сюй Шао» [Саньго чжи, цз. 13, с. 5б].

Ответ Цао Пи подтверждает мнение о том, что «чистыми беседами» именовали в то время практику суждений о людях, причем наследник Цао Цао связывает их с традицией «ежемесячной критики» Сюй Шао. Цао Пи отдает дань пропагандистской значимости «чистых бесед», но шутливый тон переписки вновь наводит на мысль об утрате «чистой» критикой реальной почвы, что и повлекло за собой трансформацию «чистых суждений» в изысканно-риторическое словотворчество.

О жизненной позиции и нравах ши в ставке Цао Цао можно судить на примере одного из авторитетнейших «славных мужей» своего времени – Кун Жуна (153-208).

Отпрыск именитой служилой семьи, Кун Жун был последним из старой гвардии поборников «чистоты». Еще в юные годы он заслужил похвалу Ли Ина и прятал скрывавшегося за преследования Хэ Юна, за что едва не поплатился жизнью. С началом военной смуты он укрепился в Бэйхае, где оказывал всяческие знаки внимания ученым людям. Вынужденный оставить Бэйхай под натиском повстанческих отрядов и соседних военачальников, Кун Жун в 196 г. нехотя примкнул к Цао Цао и служил в резиденции Сянь-ди.