Джакомо Казанова - Мемуары

Все испанские гранды — того же покроя. Кардиналу де ла Серда в то время было лет шестьдесят от роду. Он был низкого роста, с маленькими серыми глазками, с выдающимся носом, смешной с виду. Благодаря его полноте, его можно было принять за Санчо Пансу в кардинальском костюме.

Маркиз д'Аржан жил в окрестностях Экса в доме своего брата, маркиза д'Эгиля, президента парламента. Он был известен своей дружбой с Фридрихом Великим благодаря своим сочинениям, которых теперь уже никто не читает. Это был старец, почти впавший в детство, но все еще весьма чувствительный к земным наслаждениям. Истый эпикуреец, он проводил дни безоблачные в объятиях актрисы Кошуа, на которой женился. Если принять во внимание различие в условиях, этот союз походил на союз Жан Жака Руссо с Терезой. Кошуа, хотя и законная супруга, считала себя слугою старого маркиза. Благодаря рекомендации, полученной мною от милорда маршала, он принял меня отлично и представил меня своему брату. Никогда еще не приходилось мне видеть двух человек настолько различных по характеру и наклонностям, как эти два брата, и, однако, их братская дружба была невозмутима. Ничто не затмевало их дружбы, даже религиозные споры. Президент бьш ханжа и до такой степени преданный приверженец иезуитов, что его называли не иначе как «короткой сутаной». Маркиз д'Эгиль говорил о своем брате всегда с чувством самой нежной привязанности. Он оплакивал его грехи, жалел его ослепления, рассчитывая на его раскаяние и моля небо об этом. Но добрый президент удовлетворялся только пожеланиями, оставляя заботы и управление домом д'Аржану, который знал толк в этом. Роскошный стол, концерты, любительские спектакли, все удовольствия были к услугам гостей. За обедом ежедневно было около тридцати человек приглашенных. Беседа самого лучшего тона, без насмешек, но и без ригоризма, хотя никогда не касались любви. Когда, случайно, маркиз затрагивал несколько деликатный сюжет, дамы закрывали свое лицо, а домашний духовник спешил дать другой оборот разговору. На первый взгляд нельзя было принять этого духовника за то, что он был в действительности — за иезуита. Он по внешности похож был на галантного аббата, но известно, что «платье не составляет еще монаха» (Phabit ne fait pas le moine). Я имел случай убедиться в этом. Меня расспрашивали о моем путешествии по Испании, и я рассказал анекдот о скверно измалеванной мадонне в капелле San-Geronimo. Хотя мой рассказ был сделан в самых умеренных выражениях, строгий духовник нахмурил брови и прервал меня, спросив, как в Италии называется пирог, который в это время подавали. «Una crostata, отвечал я, — однако я не сумею назвать вам те яства, из которых составлена начинка (beatilles, от слова beat- ханжа)». — Все громко расхохотались, за исключением иезуита, при слове beatilles. «Неприлично, — воскликнул он, — насмехаться над выражением, которое относится к людям набожным». Потом, благодаря легко понятной ассоциации идей, иезуит спросил меня, кто из кардиналов, по моему мнению, будет избран папой.

— Ганганелли; это единственный кардинал, находящийся в монашестве.

— Почему же вы думаете, что святая коллегия изберет монаха?

— Это единственное средство удовлетворить требованиям испанского правительства.

— Вы говорите об уничтожении ордена иезуитов? Этого никогда не достигнет мадридское правительство.

— Желаю этого, ибо я люблю иезуитов, моих учителей, но боюсь, что они скверно кончат. Во всяком случае, Ганганелли будет папой также и по другой причине, которая, может быть, покажется вам смешною, но которая, тем не менее, весьма серьезна.

— По какой причине?

— Он — единственный кардинал, носящий парик, а вы согласитесь со мною, что никогда еще у нас не было папы в парике.

— Выбор святой коллегии всегда обусловливался важными причинами. Может случиться, что большинство враждебно нашему ордену, но никогда папа не посмеет его уничтожить.

— Вы как будто забываете основной принцип вашего ордена.

— Потрудитесь мне напомнить его.

— Принцип заключается в том, что папа- все и даже больше.

При этом иезуит, весь красный от злости, встал из-за стола. Я только тогда догадался, что нажил себе нового врага. В тот же вечер на замковом театре должен был быть Дан «Полиевкт», но я распрощался с обществом. Я бы на другой же день уехал в Марсель, но один молодой поляк, по имени Шусловский, родственник маркиза д'Аржана, доставил мне различного рода знакомства в Эксе. Мы весело провели вместе карнавал; я говорю: весело, забывая, что в Великом Посту я жестоко поплатился за все эти удовольствия.