Юрий Петухов - ДОРОГАМИ БОГОВ

И снова мы сталкиваемся с одним и тем же явлением явлением возможности лишь однозначной и односторонней передачи: с запада на восток, с прародины индоевропейцев в Древнюю Индию, минуя места расселения иранцев. Как могли Асуры с далекого Юго-Востока через многие народы, в том числе и ираноязычные, у которых ахуры-асуры наделены противоположными функциями, попасть к славянам и стать великанами-богатырями Асилками-Осилками? Никак! И опять мы видим, что слово-теоним сохраняет свое значение-смысл-образ, да к тому же и переводится на родине, в местах, где обитали первичные индоевропейцы.

Многое откроется нам, если мы взглянем на историю и на мир своими глазами, если мы перестанем воспринимать Вселенную человечества через порядком запылившиеся английские или германские зеркала.

Вот возьмем так называемую древнеиндийскую, а точнее, ведийскую, индоарийскую Яджур-веду. Почему Я-дж-ур, никто объяснить не сможет. Наверное, потому, что так произносят английские исследователи, им так сподручнее по языковым особенностям. Нам же следует, как и индийцам, особенно древним, произносить так, как это звучало и звучит, Ящур-веда! Всем известно, что Ящур-веда – это Веда "жертвоприношений". Но почему Ящур-Яджур связан с жертвоприношениями, опять-таки никто объяснить не может: какой-то непонятный "яджур", неизвестно откуда взявшийся.

Между тем у славян и у их предков, как и у предков индоариев, подземный Змей-чудовище ассоциировался с Ящером, гипертрофированной ящерицей. Еще академик Б. А. Рыбаков заметил, что считалоч-ка про "Яшу" далеко не проста. Вспомним:

Сиди-сиди, Яша, под ореховым кустом, Грызи -грызи, Яша, орешки каленые…

Как пишет Б. А. Рыбаков, по всей России, в самых различных диалектных областях, сохранялась форма "Яша", как приведенная, наверное, в XVIII-XIX вв. к более понятному слову, к имени. Но в основе лежало совсем иное. И удалось это выяснить, обратившись к белорусскому фольклору.

Саде Ящер под пирялущем

На ореховом кусте…

Так звучало у белорусов. Выяснилось, что никакого "Яши" не было и в помине. А был архаичный,

допотопный Ящер – олицетворение загробного подземного мира, крокодилообразный Змей. Ему-то и приносились жертвы. Это уже потом обрядовая песня превратилась постепенно в детскую считалочку.

Б. А. Рыбаков не проводит параллелей между Ящером-жертвопринимателем и Ящур-ведой. Но • мы видим, что и считалочка, и сборник древнейших "жертвенных" гимнов восходят к одному корню, к одной прародине. Надеемся, нет необходимости и в данном случае пояснять, что Яджур-Ящур-веда не могла прийти к нам, в славянские края, из экзотических далей и потом превратиться в обычную считалочку.

Вот такой образ лежит у истоков Ящур-веды.

Многое мы сможем понять и у себя, если будем обращаться к сохранившимся знаниям, тем самым, что оказались как бы законсервированными в древнеиндийской и особенно ведийской мифологиях. В нашем представлении само понятие "праздник" связано с чем-то буйным, вакхическим, истерически веселым, а в последние десятилетия и запойно-дурманным. И это несмотря на то, что в начале еще этого века праздник был совсем иным, не связывался с обильными возлияниями и буйным искусственным весельем. Не говорим уже о веках предшествующих, когда, как нам известно, праздники являлись торжественно-возвышенными событиями – спокойными и величавыми, достойными и несущими умиротворение, когда людские души как бы общались с богами или теми святыми, чьи дни отмечались. Это было единение с "небесной", высокой мудростью и пониманием, с божественным разумом, в который составной частичкой вливался на время того подлинного праздника и ум-душа каждого смертного.

Познание высшего! Проникновение вселенской мудростью! Теперь нам сложно, а подавляющему большинству и вообще невозможно понять того состояния праздника, не угарно-хмельного, не ритуально-помпезного, а высокодуховного и мудрого. Но если мы обратим свой взор на Юго-Восток, в Древнюю Индию, то увидим – там сохранилось слово-понятие в почти первозданной чистоте. "Праджня" – мудрость, понимание. Вот оно, исконное, разумеется, идеализированное, но все равно бесконечно прекрасное и возвышенное понимание "пражни-праздника", которого ожидал и в который верил каждый человек. И везде мы встречаем понятие "белый", "светлый". Арджуна-Арьюна, асы, асуры-Асилки и очень многие другие – светловолосы, белы. В этом нет поисков каких-то "белокурых бестий", и мы говорили уже о своем подходе и о понимании этого вопроса. Здесь речь идет о чисто этнической черте переселенцев, осваивавших далекий Восток и Юго-Восток. Арии и асы так же светлы, как и альвы-лабы, проживавшие в бассейне реки Эльбы-Лабы. Переселенцы сохранили память и о внешнем облике своих предков-сородичей. И "белизна, светлизна" подразумевается в таких случаях не "абсолютно блондинистая и белокожая", нет – все в сравнении определяется. Для освоившихся на новом месте и потемневших древних индоариев, как, впрочем, и для древних греков, светловолосыми и даже белокурыми, светлокудрыми казались темно-русые и русые "варвары". Таковыми же называли "греки" и рыжеволосых кельтов, то есть, все то, что было хоть чуть светлее смоляных черных кудрей, почиталось "светлизною".