Юрий Петухов - ДОРОГАМИ БОГОВ

Чем же объясняется разница между божествами и их культами, если они имеют общие корни? По Б. А. Рыбакову, "расщеплением единства благодаря во-

* Данное положение ошибочно. Теперь нам достаточно ясно, что все ранние алфавиты и системы письма возникли на основе праславянской письменности. Причина сокрытия данного факта кроется отнюдь не в исторических перипетиях, а в сферах политических (Ю. П.)

влечению в разные сферы влияния" и прежде всего уже упомянутым расслоением самих праславян. Для тех, кто остался на родине, Кополо по-прежнему мирный бог, отвечающий за плодородие, скот, благосостояние и солнечный свет. Переселенцы же вкладывают в старое божество и новые качества.

По Ж. Дюмезилю*. всех основных богов индоевропейского пантеона можно разбить на три группы, соответствующие основным их носителям внутри племени: первая – боги магии, культа и закона, вторая – боги насилия и физической силы (войны), третья – боги плодородия, материальных благ и- здоровья. Но на практике, как показали исследования, все обстояло гораздо сложнее. И часто "бог-труженик" превращался по совместительству в "бога-воина" – боги теряли свои функции, приобретали новые или же совмещали и те, и другие. Видимо, так случилось и с Кополо – знаменем переселенцев. Для них самих он оставался добрым богом, заботящимся о благосостоянии и здоровье. И одновременно он же, как "бог-воин", вел их в походах. Для племен же, подвергшихся экспансии с севера, Кополо был тем самым "губителем", каким запомнился "микенским грекам". •Но. прошли сотни лет, и в сознании потомков аборигенов и переселенцев действует уже нечто обобщенное: Апблло, который сразу и губитель и целитель, и свой и чужак. Память спластовалась, выковала странный, необъяснимый с точки зрения эволюции на местной почве образ. Усиливается этот образ тем, что идет в Эгеиду и с Востока, из Малой Азии, где уже успел освоиться, как освоились там переселенцы сколоты-тавроскифы, влившиеся в родственные индоевропейские малоазийские племена. Отдельные "кополо", пришедшие с прародины разными путями, сливаются в Средиземноморье в единого, многофункционального бога, который проходит в течение веков основательную творческую обработку (в условиях расцвета мифотворчества и культуры в целом) и становится знакомым нам Аполлоном.

* См.: Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986.

Еще до этого он вместе в Энеем прибывает в Северную Италию, где он вовсе не чужак, но и не совсем свой; проходит тысячелетие, он поднимается вверх по ступенькам и, наконец, занимает одно из ведущих мест в пантеоне богов могущественной Римской империи.

У себя на родине Кополо не сделал такой блестящей карьеры. Когда-то он был единым и неделимым. Потом его "половину" унесла молодежь племени. На родину доходят слухи о победах племенной молодежи, племенного бога – отсюда и "дары гипербореев" – знак почитания кумира, отличившегося в чужих землях, ушедшего с сыновьями, внуками, правнуками… Только и сам кумир становится достаточно чужим, ведь он ушел, а "уход" богов воспринимался вполне реально и конкретно. Прообраз ушедшего, Кополо, каким был на прародине, таким и остался. Ему не приписывают далеких побед, потому что он всегда был рядом и продолжал выполнять свои функции. Со временем его будут вытеснять другие, более могущественные боги и он займет второстепенное место, а еще позже сольется в понимании.людей с ритуальным костром, с самим празднеством, с той жертвой, что ему приносили в день летнего солнцестояния, – и превратится в соломенную куклу, сжигаемую на костре.

ГНЕВНЫЙ БОГ

Феб, не стригущий власов… Аполлон сребролукий.

Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,

Лук. за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;

Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного бога: он шествовал ночи подобный.

Гомер. Илиада.

У читателя может сложиться мнение, что все изложенное выше не соответствует "академической" версии истории. Да, не соответствует. Но само таковое мнение есть результат многолетней односторонней обработки читателя, зрителя, слушателя, не знакомого с трудами выдающихся русских ученых, начиная, пожалуй, с Ломоносова и его преемников. Разумеется, и в те времена бытовали определенные стереотипы, мешавшие исследователям, ведь сама Петровская и послепетровская эпоха, ознаменовавшаяся искусственной германизацией как науки, так и всей жизни, заставляла рассматривать российскую и славянскую историю чужими глазами, порою просто близорукими, а порою и предвзято прищуренными. И тем не менее, ученые тех и последующих лет не впадали в догматизм, свойственный ответственным научным работникам 20-70-х гг. нашего столетия. Во всяком случае, шли дискуссии, и наблюдатель-читатель мог, как и вся научная общественность, взвесить доводы одной, другой, третьей и т. д. сторон – обязательного для советской исторической школы противоборства двух, и только двух, противоположных направлений не было. Да и, наверное, общественности XIX в. показалось бы странным, если бы ей начали усиленно навязывать вместо плюрализма мнений именно дуалистический антагонизм.