А. Булгаков - «Святая инквизиция» в России до 1917 года

В своем научном исследовании Владимир Дмитриевич занимает нейтральную позицию. Разумеется, он прежде всего изучает историю возникновения того или другого рассматриваемого явления. Ценно и его понимание причин их возникновения; для него они кроются в желании народа удовлетворить свои духовные потребности где–то на иных пажитях, если традиционно–исторические не отвечали таковым ни по сути, ни по содержанию. Конечно, автор видит причины и в экономических условиях жизни, в социальной незащищенности, в неразумной государственной религиозной политике. Бонч–Бруевич, зная многих так называемых сектантов лично, вел с ними переписку и выступал иногда как публицист. Допуская вполне возможную религиозную опалу, Бонч–Бруевич все же писал:

«Кто же является главным инициатором, главным возбудителем всех этих противозаконных действий и несправедливостей? Мы решительно утверждаем, что все это дело — дело рук духовенства православной церкви, особенно гг. миссионеров. Мы утверждаем, что светская власть, как в лице представителей министерства внутренних дел — местных и центральных, так и в лице представителей министерства юстиции находятся в этом вопросе совершенно в руках духовных властей» [39] Бонч–Бруевич В. Д. Преследование сектантов // «Современный мир». СПб., 1911, с. 265. .

Находясь на позициях своей партии, он полагал, что «сектантский «закон Бога», его предписания и реализация есть ничто иное как социально–политические требования сектантов, еще не осознанные ими как таковые и облеченные народной мыслью в религиозные формы» [40] Бонч–Бруевич В. Д. Избранные сочинения, т. 1. М., 1959, с. 173. . Пусть так; мы понимаем такой подход: по марксизму бытие всегда определяло сознание, но никогда наоборот. Сейчас речь идет не об идеологической интерпретации данного явления; нам важно свидетельство ученого и его квалифицированная оценка.

Чтобы закончить анализ исследований по вопросу сектантского движения в России конца XIX — начала XX века, скажем еще о двух авторах советской школы. А. И. Клибанов, написавший «Историю религиозного сектантства в России» и «Религиозное сектантство в прошлом и настоящем», продолжает традицию марксистско–ленинской методологии. Он настойчиво внушает, что сектантские общины с начала своего возникновения имели основу вовсе не 6огоискательскую, не религиозную. На примере некоторых общин, вроде тифлисской, он, неправомерно обобщая, утверждает, что все это затевалось лишь купцами и ростовщиками в их интересах. Мы не собираемся идеализировать имевшуюся ситуацию: имущественное расслоение было явным, и даже были конфликты на этой почве. Клибанов выдает мнение овцеводов–миллионеров братьев Мазаевых за мнение всей общины только на том основании, что оба они — члены этой общины. У Клибанова и И. С. Проханов, лидер евангельских христиан, подписавший телеграмму, полную благожелательных заверений в адрес царя, оказывается выразителем мнения, обязательного для всех своих единоверцев.

Л. И. Емелях в своей работе «Антиклерикальное движение крестьян в период первой русской революции», в отличие от предыдущего автора, приводит цифры дореволюционных статистических данных, а цифрам, как известно, возражать трудно.

«В 1905 году духовным лицам принадлежало 300 тысяч десятин, тогда как в 1877 году в их руках находилось 200 тысяч десятин; следовательно, земельные владения духовенства увеличились в 1905 году на 100 тысяч десятин, т.е. в 1,74 раза» [41] Емелях Л. И. Антиклерикальное движение крестьян в период первой русской революции. М.Л., 1965, с. 8. .

«По сравнению с 1890 годом монастырские владения в одной только Европейской России увеличились на 28897 десятин… Даже после отмены крепостного права хозяйства монастырских имений сохранили сильные традиции крепостничества. Обещая «вечное спасение души» за работу на обитель, монахи набирали женщин бесплатно обрабатывать землю. Летние работы на монастырской земле, в садах, на огородах, на сенокосе исполнялись часто даром, ради «святых чудотворцев» или «святителей» [42] Там же, с. 171. .

Если даже вынести «за скобки» трудовую эксплуатацию, — в конце концов, люди и поныне в религиозном послушании готовы жертвовать многим, не только личным трудом, — то все равно остается вечно больной для России вопрос о земле. Недаром же в архивных описях мы и сейчас читаем о многочисленных самовольных запашках церковных и монастырских земельных угодий. Можно было бы много внимания уделить подобным цифрам, но наш разговор о другом. Во всяком случае, помня о тенденциозности работ Емелях, нельзя не согласиться, что эпизоды, которые она приводит, — это непридуманные бытовые картинки той жизни: «…Барское поле. До сотни работающих крестьян. В ближайшем селе ударили к вечерне. «Слышь, слышь, ребята! Отец Иван деньгу–то кует! Ишь, выковывает, ишь выковывает» (из свидетельства свящ. М. Левикова) [43] Там же, с. 92. . Или — свящ. В. Рюминский: «Ты дай мне двугривенный — тогда я похороню твоего ребенка, а не хочешь — он будет гнить в жаркое лето…». «Бывают случаи, когда из–за невозможности заплатить за право освящения любви христианским обрядом люди живут в браке невенчанными, и родящиеся дети записываются незаконнорожденными» [44] Там же, с. 91. .