Славянофилы-почвенники, напротив, смотрели на западные народы, как на чужаков, и видели спасение России в возвращении к православным ценностям и объединении под знаменем этих ценностей всех славян, коим надлежало (исключительно по мнению славянофилов, сами славяне, особенно поляки, относились к этим проектам без всякого энтузиазма) слиться в единой братской семье под сенью православного креста и скипетра русских царей — вкупе с «братскими» инородцами Сибирской тайги, Кавказских гор, болот Карелии и Поволжья, кочевников степей и тундр.
Казалось бы, ничего общего у этих течений быть не могло — однако не всё было так просто. Много позже один из этих людей сравнил их споры с образом византийского орла, герба империи: «Головы смотрели в разные стороны, но сердце билось об одном».
Вот уж воистину как только доходило до дела, яростно спорившие «мыслители» оказывались полностью единодушны.
Это проявилось, скажем, в изумительных по бессмысленности балканских война Русских парней-рекрутов из нищих, лапотных, завшивленных, неграмотных русских деревень отправляли погибать за сытых усатых «братушек» из чистеньких благополучных домов под добротной черепичной кровлей, не торопившихся не то что погибать за «славянско-православное братство» или «во имя торжества прогресса над османским мракобесием», но даже и делить щедро намазанную коровьим маслом кукурузную лепёшку с полуголодным русским солдатиком.
И, однако, ни западники, ни славянофилы своего протеста не выказали.
Одних устраивало то, что солдаты «отсталой» России гибнут во имя интересов «прогрессивных» Франции и Англии.
Других — всё то же «братство», до которого никому, кроме них, дела не было — ни сербским князьям, проигрывавшим друг дружке в карты пожертвования русских добровольцев. Ни бугаям-болгарам, прятавшим зерно от русских фуражиров и рассыпавшимся по подвалам и кукурузным полям при первом появлении на горизонте турецких войск.
Ни матери какого-нибудь Прошки или Федьки, разорванного бомбой или поднятого на турецкие штыки за тридевять земель от родной избёнки под соломенной крышей.
Столь же трогательное единение «непримиримые оппоненты» выказывали, портя отношения России с её единственным надёжным союзником в Европе и, кстати, наиболее близким родичем славян по крови — немцами.
Короче говоря, сравнивший западников-прогрессистов и славянофилов с двухголовым византийским мутантом был насквозь прав. [7] 7 Разумеется, все сказанное никак не обозначает, что в обоих лагерях собрались дураки и негодяи. Нет, конечно же — в том и трагедия, что обе, порочные по содержанию и антирусские по воплощению, идеи поддерживали очень часто неглупые, талантливые и очень порядочные люди, хотевшие только добра… Многие из них раскаивались. Потом.
А замечательный русский поэт К. Толстой высказался по этому поводу и вовсе исчерпывающим образом:
Идут славянофилы и нигилисты,
У тех и у других ногти нечисты,
Ибо, хотя они не сходятся в теории вероятности,
Но сходятся в неопрятности.
И оттого нет ничего слюнявее и плюгавее
Русского безбожия и православия.
В отношении русских Богов из выстроенного Владимиром капища оба лагеря проявляли то же трогательное единение.
Западники в очередной раз рады были показать, что ничего своего «в этой стране» отродясь не бывало, и даже Языческих истуканов-де русские завозили из-за границы.
Что до славянофилов, то тем очень хотелось доказать, что хорошие славяне, в отличие от ужасных тевтонов, никогда не были язычниками, не ставили кумиров, не приносили жертв. Эти кроткие, милые люди просто были созданы для православия.
То есть я хочу сказать — того сказочного, лубочного, прянично-сусального православия, что, как и всеславянское братство, существовало лишь в мозгу славянофилов, не имевшего ничего общего с реальным историческим византийским православием, с его пытками и казнями, и жуткой практикой поголовной продажи в рабство сёл, где приносили жертвы Языческим Богам или хотя бы клялись Их именами.
«Когда вспоминаешь, как крестился русский народ — заливался слезами славянофил Аксаков — невольно умиляешься душою. Русский народ крестился легко и без борьбы, как младенец».
На самом деле и летописи («Добрыня крестил огнём, а Путята — мечом»), и жития святых, и народные предания рисуют картину совершенно иную.
А археология одним страшным штрихом ставит точку в дискуссии — двадцать девять процентов поселений конца десятого столетия, исследованных археологами, не пережило крещения Руси. ТРЕТЬ сёл и городов были уничтожены крестителями или оставлены бежавшими от насильственного крещения людьми.
Читать дальше