Жоэль Грисвар - Мотив меча, брошенного в озеро - Смерть Артура и смерть Батрадза

И с тех пор никто, ни взрослый, ни малый не видел его» 6. Не свидетельствует ли сходство этих двух рассказов о существовании некой утерянной сегодня архаичной редакции Песни о Роланде, которая могла бы подсказать автору Смерти Артура этот знаменитый мотив7? Тем более, что отзвук похожего предания обнаруживается и во многих рукописях рифмованной версии8; в этих редакциях, во избежание того, чтобы Дюрендаль попал в руки сарацин (Не должно, чтобы язычники Вами завладели; Христианам должны Вы служить), Роланд, попытавшись разбить свой меч о «каменную плиту», бросает его сам в «источник» (C, V 7) или в «ручей» (Т). Гальен [Galiens li Restorés], видимо, вдохновлен этими версиями, когда он показывает нам племянника императора, бросающего свой меч по той же причине в «большой ручей», где «появилась алая кровь» 9.

К этим остаткам эпико-легендарного предания, которое могло бы дать артуровскому романисту идею знаменитой сцены, Марио Рок [Mario Roques] — по поводу Ронсеваля, «изобретателем» которого он является — добавляет некоторые незначительные свидетельства10. Но, помимо того, что эти данные довольно хрупки и никогда не выходят за рамки сухой констатации, речь всегда идет о мечах, найденных в воде, а не брошенных в воду:

Ronsasvals, v. 41–4511

Gui de Nanteuil, v. 951

Doon de Maпence, v. 5858–5860

Elioxe, v. 3119312012

Помимо приведенной выше оговорки (речь идет о мечах, извлеченных из воды), рассматриваемый здесь мотив, как нам представляется, по своему чисто иносказательному и формальному характеру, а также тем, что он механически связывает имя кузнеца Галана с темами воды и великанов, представляет в основном, если не исключительно, топику эпоса: он является лишь приемом жонглера, используемым в том же качестве и в той же функции, что и сравнение или формативный образ для «героизации» персонажа. Галан, море, великан — это только слова, они имеют значение не мифологического иносказания, а скорее эпитета: очень точно «мотив» соответствует прилагательному «сказочный». Сугубо литературный, он отражает «комплекс Культуры» больше, чем легендарное предание. У автора, использующего его, он свидетельствует не о персональной и точной отсылке к мифологическому заднему плану13, а о высоком техническом знании ремесла и о стилистических ресурсах жанра.

Остаются менее туманные и явно менее гипотетичные, чем эти пережитки, рассказы Саги о Карле Великом, рассказы Ронсеваля (лесса XLIV) и рифмованные версии Роланда. Однако мы должны отметить, что эти тексты содержат значительные расхождения. В скандинавском тексте и в провансальской поэме Карл Великий бросает свой меч после смерти Роланда, а в наших рифмованных рукописях (C, V7, T) и в романе Гальена Роланд сам это делает перед смертью. Значит, преданий, таким образом, должно было быть два? Которому следовал наш утраченный Роланд? В свою очередь, автор Смерти Артура, должно было, «скрестил» оба варианта: а) Меч брошен другим персонажем, а не героем… б)…перед смертью этого героя.

На самом деле, не безразлично, совершен ли этот поступок героем или другим человеком, до или после его смерти. Спрашивается, почему Артур не бросил сам свой меч в озеро? Почему Грифлет, «добрый спутник», пытается в этот священный миг обмануть своего сеньора? Почему Артур знает, что должно случиться чудо? Почему, находясь на берегу моря, он заставляет бросить Эскалибор в озеро, расположенное на холме в некотором удалении от того места? И, наконец, почему он бросает свой меч в это озеро, если это только для того, чтобы «недостойные» не завладели им? Было бы проще и столь же эффективно забрать его со своим конем и другим оружием на волшебный корабль.

Можно было бы продолжить небольшую игру нескромных вопросов, но этот простой перечень уже достаточен для того, чтобы почувствовать пропасть, которая разделяет наш роман от Песни о Роланде. Свести поступок Артура к такой сжатой схеме: он бросает свой меч в воду потому, что никто не достоин обладать им после него, значит низвести миф на уровень анекдота. В эпических текстах бросок меча в воду представляет собой только подручный способ, рассматриваемый как последнее средство, потому что невозможно сломать этот меч; это всего лишь крайнее средство, иной выход из положения. Именно наличие жидкого элемента — и это очень заметно ощущается в рифмованных версиях — подталкивает героя к этому решению: ручей или болото находятся рядом случайно и представляют собой только подходящий тайник. В Смерти Артура случайность уступает место судьбе: старый король знает, что на вершине холма есть озеро, и решение о том, чтобы бросить туда меч, предшествует обнаружению воды. В то же время в Саге о Карле Великом, как и в Ронсевале, эпизод не строится вокруг этого мотива; он организуется вокруг центральной темы испытания меча, для которого бросок меча — всего лишь бледное завершение. В норманнской обработке семь рыцарей пытаются сначала по приказу императора вынуть меч из руки Роланда, но тщетно; только убедившись в бесплодности их усилий, Карл подходит к телу и без труда берет меч из руки своего племянника14. Что же касается провансальского поэта, даже если он исказил, несомненно, невольно, первоначальный смысл поступка (знак избранности), он в не меньшей степени свидетельствует в пользу такой же интерпретации15. А что думать о «ханжеской скаредности» Карла Великого Саги, который забирает рукоять с мощами и выбрасывает только лезвие? Мы оказываемся здесь в узкой, рационалистической, расчетливой области смертных людей, а кончина Артура представляет блеск и торжественность больших литургий: она имеет отношение к апофеозу божества.

Читать дальше