Николай Колесницкий: Исследование по истории феодального государства в Германии (IX – первая половина XII века)

Современная немецкая буржуазная историография отказывается видеть в переходе от «древнего государства» к «феодальному государству» существенный перелом, нарушивший принципы государственного устройства. Государство по-прежнему зиждилось на личной зависимости и непосредственной связи подчиненного с властелином, а не на господстве над территорией («Nicht Flachen – sondern Personenverbandstaat») [27].

Существенные изменения в государственном устройстве наступили, по мнению немецкой историографии, только в XIII в., с образованием территориальных княжеств. Именно тогда появилось подлинно «современное» государство, основанное не на объединении «отдельных личностей, наделенных особыми правами» (Т. Майер), а на господстве над целой территорией и ее населением (Flachenstaat).

Вот как превратно изображает характер изменений феодального государства в Германии эта юридическая концепция. Она даже не делает серьезных попыток объяснить его по существу. Более важным ей представляется «открытие» юридического источника этого устройства и отыскание «юридического корня» его формирования. Далекая от познания действительных причин изменения государственного устройства, эта концепция ищет их в самом государстве, в юридических понятиях или в психологии людей той эпохи.

Юридические критерии, которыми она руководствуется, позволяют ей видеть в территориальном княжестве «современное государство», «государство – учреждение» (Anstaltstaat), государство, основанное на принципе «монизма» и «господства над территорией» (monistische Flachenherrschaftsstaat) [28].

Источником образования этой уродливой государственной системы Германии немецкие историки считают или юридическую форму крупной вотчины (вотчинная теория), или отчуждение государственной властью верховных государственных прав (Hoheitsrechten) – графской юрисдикции, банна и т. п. (публично-правовая теория), или самовольное присвоение феодальной знатью прав верховной государственной власти (взгляд, преобладающий в современной историографии). Но ни одна из этих «теорий» не может объяснить, почему в других странах «современное территориальное государство» получило совершенно иную форму, форму централизованного национального государства.

Ответы на подобные вопросы, по мнению этой историографии, нужно искать за пределами научного исследования, в области трансцендентного, в своеобразных свойствах «духа» и в национальных особенностях «правовой и государственной идеи».

Так в общих чертах трактуется этой историографией существо изменений в строе феодального государства.

Кто же выступает в трактовке этой историографии субъектом государства и виновником его преобразований?

В этом вопросе имеют место некоторые различия во взглядах, но они не носят принципиального характера. Господствующим было и остается то мнение, что народные массы, крепостные крестьяне не имеют никакого отношения, ни активного, ни пассивного, к изменению государства. Субъектом государства и вместе с тем его активным строителем считаются только монарх и феодалы. Для периода «народной королевской власти» (Volkskönigtum) еще допускается активное участие народных масс (свободных соплеменников) в «строительстве государства»; со времени же закрепощения основной массы крестьянства и усиления феодальной знати народу отводится только роль «безмолвного орудия» в руках «истинных строителей государства». Понимать иначе роль народных масс идеологи буржуазии не способны. Признать, что государство и все прочие области общественной надстройки изменялись в конечном счете в результате трудовой творческой деятельности трудящихся, – значит стать на путь материалистического понимания истории. Но это чуждо и непостижимо для идеологии буржуазии.

Сторонники субъективной социологии, которые считают историю ареной деятельности выдающихся личностей, стоящих на вершине общественной лестницы и руководящих народами, отводят трудящимся роль повелеваемой, живущей чувствами и инстинктами массы. Короли и окружавшие их государственные и военные деятели строили и изменяли государственные и общественные порядки, повелевали народом, устанавливали для него законы и т. п. Народ, в лучшем случае, способен на бунт и разрушение, но не способен на созидание нового.

Недалеки от этого и мысли сторонников буржуазного объективизма и «коллективизма». Объективизм и коллективизм ограничиваются признанием таких категорий, как «коллективная психология» и «народный дух», которым отводится роль объективных факторов общественного и государственного развития; Роль трудящихся масс как творцов истории, как созидателей материальной основы государственной и духовной жизни народа «объективистами» исключается в такой же степени, как и «субъективистами».