Александр Эртель - Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Эртель пошел именно таким путем (его мечта - написать роман о революционере - осталась неосуществленной). Сразу же по выходе эртелевской эпопеи Н. Е. Каронин-Петропавловский уловил эту новь, отметив, что "отсутствие в "Гардениных" связующей мысли и "героя" - очень знаменательный признак времени". И далее: "Откуда же литературе брать руководящие идеи, если их нет в действительной жизни, а все бывшие признаются ненужными?"

Вокруг Николая Рахманного живут почти равноценные "по занятости" персонажи, действующие по разные стороны главной оси: барская усадьба буржуазное предприятие. Вокруг этой пограничной оси складываются характеры, ломаются судьбы, кипят страсти. Патриархальное "дворянское гнездо" в итоге сменяется "целесообразным" капиталистическим производством. Деревню теперь "бреют со лба и с затылка". В конторе вместо чудака-"вольтерьянца" Агея Данилыча, умершего с верноподданническими словами "...отчет проверить... в балансе изрядная ошибка!", появляется унылый субъект, строчащий кляузы на старого управителя. Последний, "оплот гарденинской старины", изгнан молодым барином и доживает свои дни в скобяной лавке сына. На смену ему приходит цивилизованный "механический" человек с бухгалтерской душой. Образ нового управляющего написан яркими сатирическими красками. Подобный характер был ранее разработан писателем в повести "Две пары" (банковский чиновник Летянин), но и в "Гардениных" он не утратил своей свежести. Знакомя читателя с воображаемым вагонным попутчиком Переверзевым, повествователь рисует убийственно-карикатурный его портрет, предпочитая набившим до оскомины дистиллированным речам скучнога соседа веселое вранье "бывалого человека", который "воочию видел дьявола и даже держал его за хвост". Старый управляющий предпочитал наводить порядок в усадьбе по-старинному - розгам на конюшне, новый полицейскими мерами, которые вот-вот понадобятся для усмирения ропщущих работников. Бойкий крестьянин точно определяет замену крепостнической неволи капиталистическим грабежом: "Один аспид отвалился, другой присасывается!"

Об Эртеле-сатирике исследователи говорят мало, меж тем, какую его книгу ни возьми, встречаешь разящий смех, сверкающую остроумием деталь, отточенный язык (показательна в этом плане повесть "Минеральные воды"). В "Гардениных" множество страниц, написанных в лучших традициях Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Особенно удачны в романе типы "чумазых" воротил, разбогатевших и поднявшихся на крестьянском невежестве и великосветской чванливости, как поганые грибы на плесени. Таков Псой Антипыч Мальчиков, "с необъятною утробой, с лицом, похожим на красную сафьяновую подушку с пуговкой посередине...". Это стервятник, выгодно торгующий зерном, псевдопатриотизмом и даже своей... женой. В его "крепко сбитой башке" всегда копошится одна мысль - как бы кого "облапошить". Виртуоз в стратегии накопительства, он к каждому "нужному" человеку подбирает соответствующие ключи: так, перед высокопоставленным "значительным" лицом Псой Антипыч "прикинулся дурачком, ибо тот только в виде дурачка представлял себе настоящий русский народ...". Гротесковый прием типизации позволяет автору на сравнительно малой площади показать запоминающееся уродливое явление пророческой силы; в этом типе предугадываются черты пришедшей позже распутинщины. Именно Псой Антипыч приобретает гарденинский конный завод, торжествуя над конюшим Капитоном Аверьянычем, кончающим самоубийством.

Сатирических характеров в романе немало, и каждый раз автор меняет сюжетно-композиционный способ, языковые средства и тон изображения. Мещанский бытовой уклад жизни (карты, гастрономия я т. п.), пустейшие разглагольствования составляют существо "кабинетного либерала" купца Рукодеева, о котором Эртель сказал: "Не будь книжек, это было бы совсем животное..."

На резком психологическом контрасте, развитии мотива "двойничества" построен образ станового Фомы Фомича. В семейном кругу это "беззаветный добряк-отец" со слащаво-вкрадчивыми манерами, на службе - беззастенчивый взяточник и кровожадный зверь. Подобный характер, порождаемый лживой официальной моралью, своеобразное открытие писателя, начатое им еще в рассказе "Специалист" (1885).

Эртелевский тип двуликого держиморды угадывается в образе полковника в известном рассказе Л. Толстого "После бала" (1903) - настолько в обоих случаях близки внешние ситуации, изобразительные средства и идейные переклички.