Мы вышли во двор, солдат запер сарай на замок, я задул свечу. Теперь мог действовать Иван.
— Набери, братец, воды, — попросил я караульного. — Пить хочется.
Солдат, взяв ружье на ремень, поспешил к колодцу. Заскрипел журавль, ударилась о воду бадья, утонула; солдат потянул очеп вверх, звонко заплескала вода. А от сарая никаких звуков не долетало.
Взяв с плетня жбан, я напился и стал спрашивать канонира: откуда он родом? Кто родители его? Давно ли в батарее? Как нравится ему в артиллерии? Доволен ли своим командиром (это был васильковского взвода солдат)? Не обижают ли его старослужащие?
— А что, Федотыч, — повернулся я вдруг к фельдфебелю. — Зачем нам здесь караул? Разбойник привязан накрепко, веревки толстые, не перегрызет, скорее зубы спилит, а людям из-за него одно мучение. Так что ты распорядись следующим — пусть спят, я этот караул снимаю.
— Оно и верно, — согласился фельдфебель. — Бежать ему невозможно. И дверь закрыта на замок. Ну, так ты иди, — сказал он молодому.
Тот радостно заторопился на свою квартиру.
Рассердится утром подполковник, подумал я. Бегать будет, кричать. Ну, да ничего, пошумит, пошумит и стерпит. Не под суд же отдавать полубатарейного командира. Выкричится и объяснит побег служебным недосмотром. Это вот солдатику пришлось бы скверно, живьем бы съел его Оноприенко, а мне скоро простится.
Мы с Федотычем еще проговорили несколько минут, а затем я сел на Орлика и уехал.
Вскоре я сидел возле плотины. Шумела вода, отблескивал в лунном свете пруд. Душа моя ликовала. С нетерпением слушал я тишину, ожидая сигнала. Но только спустя полчаса на противоположном берегу прозвучал легкий свист.
Мы встретились.
Счастливые мятежники пустились рассказывать свои приключения: и как Иван пластом лежал у плетня, и как влез на сарай, и как серпом резал солому, и упал к Августу, как Август растерялся, и как пробирались кругом деревни, боясь пикета — обидно было бы, покинув сарай, вновь туда вернуться.
— Мы обязаны вам жизнью, — сказал Август. — Будет случай расплатимся. И прошу извинить меня — я был несправедливо груб, но я и думать не мог… Вы хотели поговорить. О чем?
— О Северине Володковиче. Днем вы сказали, что я сочинил бумагу, будто он сам себя убил…
— Я не повторю своих слов о том, что вы сделали это с целью. Но бумага написана, и нам странно. Видите ли, есть вещи, которые не могут оставить безучастным честного человека, каких бы политических взглядов он ни держался.
— Безусловно, есть, и много, — согласился я.
— Северин был нашим товарищем и близким другом. Вам, разумеется, это все равно. Но дело вот в чем. Мы убеждены, что вчера вечером его убили. А вы и другие офицеры подтвердили факт самоубийства, и уже никто эту выдумку не опровергнет.
— Насколько я понял обстоятельства, ваш друг стрелялся из-за несчастной любви, — сказал я. — Какая-то девушка отвергла его предложение.
— Единственная дама, которую он горячо любил, называется Отчизна, а она его не отвергала, — произнес мятежник. — Никому другому Северин свое сердце не предлагал. Но кто сказал вам про любовь?
— Господин Володкович объяснил так исправнику.
— Это можно понять, — сказал Август. — Не мог ведь отец признаться исправнику, что его сын — повстанец.
Иван, простодушная физиономия которого оборачивалась то в сторону приятеля, то ко мне, на этих словах сообщил:
— Лужин знает.
— Что знает?
— Что Северин ушел в отряд.
— Откуда же ему знать?
— А он все знает.
— Почему же он отца не трогает?
— Володкович — богатый. Откупился.
— А зачем Северин пришел домой? — спросил я Августа.
— За деньгами. Без них, сами понимаете, сколько неудобств, а нам надо уехать. Наш отряд разбили, мы две недели добирались сюда — везде войска, стража, посты казачьи: всю армию сюда стянули, сволочи! — и позавчера пришли. Северин пошел к отцу, был в усадьбе час. Старик наличными денег не имел, сказал прийти назавтра. Вчера около семи Северин отправился на свидание, и больше мы его не видали.
— Но кто мог его убить, если это убийство? — спросил я. — И зачем?
— Непонятно! — ответил Август. — Мы думали — исправник. Вы утверждаете, что не он.
— Не он, — повторил я. — Физически не мог. Да и выглядело это как самоубийство.
— Имитация, — сказал Август. — Тут необходимо следствие, а нам носа не высунуть. От петли едва ушли — благодаря вам. Не стрелять же без уверенности. А убийце радость — закрыло его это свидетельство.
Читать дальше