Александр Востриков - Книга о русской дуэли

Любой желающий, как нам кажется, сможет найти в нашей книге недостатки — и в методологии, и в отборе используемого материала, и в выводах. Оправдания и объяснения сейчас явно неуместны. Книга уже состоялась, и вы ее уже прочитали. И мы надеемся, что наша главная цель достигнута.

Мы постарались описать дуэль с разных сторон — и как уникальное культурное явление, и как социальный механизм; мы хотели, чтобы дуэль перестала представляться нашим современникам некой экзотической деталью, вроде «еров» и «ятей» в старых книжках. Надеемся, что читатель, познакомившись с героями нашего исследования, сможет представить, что ощущает человек, когда получает пощечину, когда вызывает соперника на поединок, когда пишет прощальное письмо, когда стоит у барьера перед нацеленным на него пистолетом. Мы надеемся, что исследователь русской культуры XVIII–XIX веков, даже если он не согласится с нашими выводами, тем не менее найдет для себя материал, который тоненьким лучиком высветит пусть маленький, но все-таки очень важный момент истории.

В эпиграф книги мы вынесли шутливо предложенный Ю. М. Лотманом заголовок: «О дуэли для начинающих». За очевидной иронией проглядывает предложение: нам, начинающим осознавать свою культуру и определять свое место в ней, почему бы не начать с истории русской дуэли?

«И вот герольды прочли уставы турнира, и рыцари выскакали вон, оставя место для бою. Снова звучит труба, и уже копья ломаются на груди противников, и выбитые рыцари ползают в пыли от тяжести лат более, чем от силы ударов. Часто своевольные кони разносят их, и копья поражают воздух; часто, стукнувшись лбами, они путаются в сбруе другого и, как петухи, ловят промах врага. <���…>

И вот герольды разделили им пополам свет и ветер, сравняли копья, и труба приложена к устам для вести битвы. Привстав, склонясь вперед, все чуть дышат, чуть поводят глазами. Сердца дам бьются от страха, сердца мужчин от любопытства; взоры всех изощрены вниманием. <���…> Вихрем понеслись противники друг на друга — раз, два, и копьев как не было» {8, т. 1, с 122–125}

Так описывал рыцарский турнир Александр Бестужев, автор популярнейших (особенно у провинциальных дам) повестей, кавказский страдалец по декабрьскому делу, светский кавалер, фрунтовый офицер, а затем фронтовой рядовой; человек, всегда ставивший знак равенства между рыцарством и благородством, дуэлью и поединком.

Россию часто называют страной с непредсказуемым прошлым. Это относится не только к советской, но и к императорской России Петр (впоследствии Великий) притащил из Европы что мог и пораскидал. Елизавета все оставшееся от отца попримеряла и покрасовалась перед зеркалами. Екатерина (впоследствии также Великая) половину доставшегося ей императорского хозяйства разглядывала, как игрушки, и придумывала игры. Можно играть в оловянных солдатиков, а можно поиграть в рыцарей живыми людьми — И появились карусели! И братья Орловы так похожи на настоящих рыцарей! А дамы! А потом всем так понравилось, что поверилось — см. В. Пушкина в Приложении.

А еще лет тридцать спустя отягощенный железом и многочисленным семейством Николай I честно терпит обузу этой памяти.

Но уже придумали деревянных лошадок, на которых катаются ребятишки, а иногда и их подвыпившие родители. Уже появилась карусель, на которую сейчас мы водим своих детей.

Вот так, как на этих рисунках, французский фехтмейстер обучал молодежь в гвардейском корпусе. А потом постаревшие отставные гвардии поручики (и капитад&валн соседскому мальчику прутик и, путаясь в «терциях» и «секундах», показывали, как колоть и как отмахиваться. Именно так (задолго до Вальвиля) обучился фехтованию Петруша Гринев.

До конца царствования Александра I в России практическим вещам учили вручную. Николай Павлович решил, что учить нужно, что учить можно, а если читать не умеет — то по картинкам. Каждую свою картинку Вальвиль пояснил лично. Книгуэтудержалидля домашних упражнений. Иллюстрации из учебника фехтования примечательны изяществом и благородством тая. УНеътаможно представить, что подобным образом можно убить, сложно даже предположить, что у этих людей может потечь кровь. Это учебник рукопашного боя того времени, когда Лев Толстой еще не сказал, что лучше взять дубину и «гвоздить» ею. А уж слов «штыком коли — прикладом бей» они точно не слышали!

О дуэли в XVIII и тем более в XIX веке знал каждый дворянин. Но обсуждать эту проблему публично в печати было не принято. Дуэль почти что превратилась в «неназываемую» — как панталоны в куртуазной французской речи. Допускались описания в художественных произведениях, желательно обвинительные.