Лев Гумилев - Опыт разбора тибетской пиктографии

Яма имеет три ипостаси: 1) Сандуб, форма, в которой он был побежден Ямантакой, — красного цвета, на быке, с кинжалом и габалой; 2) Чидуб, также на быке, но с жезлом и арканом, в сопровождении своей сестры Ями, подносящей к его губам габалу, и 3) Нандуб, верховный судья ада, в отличие от предыдущих стоящий не на быке, а на распростертом человеке; обе последние формы — темно-синего цвета. Все эти формы изображены на нашей иконе.

Перейдем к семантике образа: Яма стоит на быке, распростершемся над женщиной, и сам не имеет шакти. Он не попирает быка, а опирается на него. Бык и женщина, в отличие от животных, людей и птиц, попираемых Ямантакой, имеют не страдальческий, а торжествующий вид. В чем тут дело?

Яма пострадал из-за быка, пострадал — это значит был ввергнут в страсть и обращен ко злу страстью, произведшей действие. Активность, по буддийской философии, немыслима без шакти, женского, вдохновляющего страсть начала, но так как Яма сам был в земной жизни уже отрешен от активности и получил последнюю лишь через быка, то это и отражено на иконе. Очутившись во внутреннем мире, после победы Манджушри-Ямантаки, Яма лишается быка и выбраться на землю не может.

Таким образом, этот сюжет иконы отображает мифологему и всю философскую концепцию кармы (перевоплощения). При учете этого факта нам становится понятной и композиция иконы, построенной, подобно уже рассмотренной нами, по принципу вертикальных рядов.

Левая сторона содержит вверху и внизу изображения Ямы от перерождения в беса до победы Манджушри. Между ними — изображения испуганных животных: тигра, яка, барана и собаки. Три последних известны как жертвенные животные бонских мистерий, то есть с буддийской точки зрения жертвы злобы Ямы. Тигр на этих мистериях не фигурировал, надо думать, потому, что поймать его живым было нелегко. Но известно, что шкура тигра была одеждой храбреца, то есть тигра также убивали для выполнения бонского ритуала. В центре — Яма, неистовствующий во «внешнем мире», но над головой его бдящий Манджушри, а под ним, над габалой, треугольник, направленный острием вверх. Мысленная линия от центра лица Манджушри до вершины треугольника делит икону пополам, и на правой стороне мы видим Яму усмиренного, в виде судьи, мучающего грешников. Животные: лев, конь, козел и волк — не участвовали в бонских мистериях. Это мир, свободный от Ямы, он освещен солнцем, тогда как «ужасный» мир освещен луной.

Теперь перейдем к рассмотрению деталей. Головы, составляющие ожерелье Ямы, весьма разнообразны, но для них всех характерно страдальческое выражение вместо дикого, отчаянного упорства голов ожерелья Ямантаки. Сочувствие художника в данном случае не на стороне божества, а на стороне его жертв. Изображение животных представляет, по-видимому, наиболее архаические детали иконы. О значительной модернизации говорит изображение Манджушри, так что приходится заключить, что изучаемый нами образ является переделкой древнего и может быть датирован лишь крайне приблизительно XV–XVII веками, причем несовершенная бурятская копия не дает возможности уточнить датировку. В связи с этим обратимся к другим иконам, посвященным нашему сюжету, чтобы на основании уже сделанных наблюдений и заключений установить трансформацию и относительную хронологию образов Ямантаки и Ямы.

Образ Ямантаки, подвергнутый нами анализу, отнюдь не типичен: огромное большинство икон из числа хранящихся в МАЭ и ГМЭ значительно проще, примитивнее и восходят к образцам менее древним. Ямантака изображается без шакти, и одно это указывает на сравнительно меньшую древность. О том же говорит трактовка Манджушри наверху иконы: бодхисатва одет в дамскую одежду и желтую шапку, опознается он только по атрибутам — мечу и книге. Такая метаморфоза указывает на принадлежность образа к желто-шапочной секте. Образ, несмотря на ряд упрощений, носит много архаических черт: в правом углу по-прежнему красуется фигура Лалитаваджры, хотя и в более спокойной позе, а в левом углу — Цзонхава. Низ занят изображениями ипостасей Ямы. Изменилась композиция пиктограммы: вертикальные ряды заменены горизонтальными, причем «добрые» силы, то есть помогающие бодхисатве, сконцентрированы на небесах, а «злые», правильнее карательные, — внизу, в аду. Надо полагать, что эта трактовка композиции отражает мотивы шаманского учения о трех мирах, постепенно вытесняющего буддийскую доктрину о взаимопроникаемости элементов единого мира.