ВЛАДИМИР КОВТУН - ЦИЛИНДРЫ ФАРАОНА

Моему другу Руслану Добровольскому посвящается

Азербайджан. Пятый класс ленкоранской средней школы. Идет урок истории. Я сижу за партой рядом со своим другом Агаевым Адолятом и веселюсь вовсю.

– Следующий урок – зоология… – наклонившись ко мне сообщает Адолят. – Ты знаешь, чем питается инфузория туфелька?

– Ну? – предвкушая удовольствие, спрашиваю я.

– Инфузория туфелька питается босоножками. – Торжественно сообщает мне Адолят, и мы оба, давясь от хохота, валимся на парту.

Учительница истории, обаятельная Лидия Ильинична, поворачивается к нам.

Лицо Адолята, как у профессионального актера, мгновенно становится серьезным и несет на себе отпечаток многолетних занятий историей. Я же, ослабевший от смеха, продолжаю валяться на парте.

– Так… – Лидия Ильинична соболезнующе взирает на меня. – Ковтун! Встань и выйди из класса.

– Я больше не буду, – неуверенным голосом произношу я.

– Будешь, будешь, – обнадеживает меня Лидия Ильинична. – Вставай и выходи.

Мне становится стыдно, и это, по-видимому, как-то отражается на моей физиономии, потому что Лидия Ильинична вздыхает и легким движением руки сажает меня на место.

Я начинаю слушать урок и постепенно увлекаюсь.

Действительно, очень интересно: пирамиды, фараоны, мумии… Сфинкс, неизвестно когда появившийся. И Хеопс, Нефертити… Легкое, еле уловимое прикосновение древней культуры тревожит мое сердце и побуждает пристально рассматривать пирамиды и изваяния на фотографиях в учебнике.

Однако дребезжит звонок. Фараоны и жрецы мгновенно вылетают у меня из головы, и мы с Адолятом несемся вихрем на перемену, на школьный двор – кричать, смеяться, бегать.

Рано, еще рано…

Проходит много лет. Я заканчиваю школу, университет, работаю в НИИ, защищаю диссертацию, опять работаю и, наконец, обнаруживаю в себе желание учить других.

И вот я стою перед аудиторией, состоящей из юношей и девушек, и рассказываю им о законах Ньютона.

Один из ребят все время мешает мне.

– Капустин! Встань и выйди вон, – железным голосом говорю я ему.

– Я больше не буду, – уверенно отвечает Капустин, глядя на меня темными, совсем адолятовскими глазами.

– Будешь, будешь, – не менее уверенно говорю я, вспоминая Лидию Ильиничну.

– Рассказали бы лучше что-нибудь интересное… – вдруг неожиданно просит Капустин, уходя от скользкой дисциплинарной темы.

Это законы-то Ньютона неинтересны? Тем не менее, время уже позднее, и ребята, действительно, устали. Я задумываюсь.

– Хотите интересное?

– Да! – дружно отвечает аудитория.

Что же им рассказать… Черные дыры, квазары, Изумрудная скрижаль Гермеса… Многое они уже знают и могут оценить.

А вот об этом я им еще не рассказывал. Я сажаю Капустина на место и спрашиваю: “Бывали ли вы в Египетском зале Эрмитажа?”

В этот зал я всегда вхожу, стараясь ступать потише. Мне кажется, что все здесь погружено в глубочайший сон, в котором Прекрасное слито с Тайным, эзотерическим знанием, и мое присутствие здесь не всегда может быть желательным…

Я хорошо знаю, что сухой климат Египта предохраняет дерево и ткань от гниения и распада, но когда вижу следы долота и роспись на великолепном деревянном саркофаге египтянки Ит, мне кажется, что мастера ушли неделю назад. Изредка я нарушаю правила Эрмитажа и трогаю рукой холодный базальт.