Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

Улыбка нежности медленно, непривычно легла на его губы и застыла. Слишком чистосердечны, слишком невинны были все эти театральные страдания, чтобы не размягчить и непреклонную душу.

Когда Луиза, вскочив с колен и вырываясь из рук отца, бросилась за уходящим Фердинандом и простонала: "Останься! Останься! Куда ты? Батюшка! Матушка! В эту страшную минуту он нас покидает", - Кирилл еще больше подался вперед и закашлял, чтобы приглушить какой-то странный звук, вылетевший с перехваченным дыханьем. Он вспомнил свой смех около окна, где поздно вечером расслышал этот мучительный стон, который сперва перепугал, а потом развеселил его: "Останься! Останься!" Но сейчас ему не было смешно. Волнение соединяло его с Аночкой больше, чем в тот вечер, когда он обнял ее в первый раз. Ему хотелось скрыть это волнение, и он все больше подавался вперед - на самый край стула. Но тем удобнее было смотреть за его лицом Вере Никандровне, отклонившейся назад и не устававшей переводить взор с Аночки на сына: все, что еще могло быть для нее вопросом, само собой разъяснялось до конца в эту минуту.

Второй акт закончился отлично, и артистов стали вызывать. Взявшись за руки, они цепочкой потянулись перед рампой, и счастливое их возбуждение словно колыхало занавес, который переливался у них за плечами, как волны.

Аночка, раскланиваясь, опустила глаза, чтобы взглянуть на Кирилла. И вдруг сияющая ее улыбка исчезла. Она увидела красноармейца, наклонившегося к Извекову и что-то шепчущего ему на ухо. В ту же секунду Кирилл поднялся и быстро пошел через зал за красноармейцем.

Зрители продолжали шуметь и все разгоряченнее выкрикивать имена актеров. К Аночке прорвался высокий молодеческий голос: "Пара-бу-у-кину-у!" Право же, это звучало внушительно и даже музыкально, несмотря на "бу-укину-у!", на эти долгие, пожалуй, озорные "у-у". Но внезапная печаль мешала ей насладиться шумным прологом успеха: Кирилл не поднял на нее глаз и, наверно, совсем исчез теперь из клуба - есть ведь более важные дела, чем любительские спектакли!

Актеры в четвертый раз взялись за руки, и герой, во главе всего хоровода, уже потянул за собой героиню, когда за кулисами появился красноармеец, который только что увел Кирилла из зала.

- Товарищ Цветухин, погодите!

Несколько сказанных им слов заставили Цветухина бросить хоровод, и через мгновенье на сцене все переменилось.

Плотники бросили оттаскивать в стороны декорации, выжидательно перекладывая в руках молотки и гвоздодеры. Вылез, отряхиваясь, взъерошенный суфлер, сошел с поста пожарный, показались статисты в форме полицейских какого-то лютого государства. Актеры обиженно переглядывались: в зале еще не улеглись аплодисменты.

- Не расходитесь, товарищи, не расходитесь! - кричал помощник режиссера, тряся над головой истрепанным Шиллером.

- Весь состав! - приказывал Цветухин.

- Зал потушить? - через всю сцену спрашивал электротехник.

- Подковой, товарищи, подковой, - суетился помощник.

- Да что случилось-то? Фотограф, что ли?

- Позовите гримера! Марь Иванну позовите!

- Исполнители, вперед! Ближе, ближе! Луиза, в середину! Президент! Гофмаршал! Плотнее!

- Что же, петь будем?

- Товарищи плотники! Становитесь в ряд! Куда же вы?

- Правый софит! Софит потух!

- Митинг? По какому поводу?

- Длинный звонок в зал! Есть кто на звонках?

- Готово, Егор Павлович. Все в сборе.

Цветухин осмотрел труппу, стал в самый центр подковы и кивнул помощнику.

- Давай! - закричал тот, вскинув над головой и опустив затрепыхавшего листочками Шиллера.

Занавес торжественно пошел.

Публика начала усаживаться, переговариваясь и опять зааплодировав. Никто не знал, что, собственно, должно последовать, и многие приняли неожиданный парад за благодарность коллектива на вызовы - все ведь было по-новому: и публика не знала традиций, и театр не собирался традициям следовать.

Но вдруг, пересекая частым шагом сцену, на середину ее - к суфлерской будке - вышел Извеков и быстро поднял руку. Все затихло.

- Товарищи, - произнес он голосом совершенно несхожим с актерскими громко нерасчетливым, вскрикивающим, а не плавным голосом. И это было так ново, что все театральное сразу будто отзвучало, отодвинулось вдаль, и на смену пришло что-то совсем иное.

- Только что получено по телеграфу известие о нашей огромной победе на Южном фронте.

Зал словно зароптал, потом сам себя остановил и замер.

- Под Воронежем красной конницей товарища Буденного наголову разбиты два кавалерийских корпуса белых - Мамонтова и Шкуро! Воронеж...