Константин Федин - Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

- А кто? - спросил член исполкома.

- А свидетели покажут кто! Шубников, вот кто!

- Зубинский, значит, не понимает в автомобилях?

- Он в портных понимает! - с презрением вырвалось у Шубникова, но он осекся, тускло уставился на Извекова и сбавил тон: - Нынче моторы стали каждому доступны. Не мудрено научиться.

Не отводя взора от Извекова, он блаженно ухмыльнулся:

- Бывает, человек не автомобилист, а в моторе разбирается. Может, и Зубинский так же вот... Он для меня загадочный.

- Вы спортом занимались на собственном "бенце"? - спросил член исполкома.

Шубников обернулся на дверь, подумал.

- На разных марках.

- "Бенц", который вы поломали, принадлежал прежде вам?

- Я не ломал. Зачем ломать? И марка по-настоящему не "бенц", а "мерседес-бенц", если вы спортом занимались.

- Отвечайте на вопрос: это ваш "бенц"? - спросил Извеков.

- Не мой, а советский, - опять поднял голос Шубников. - Зубинский, что ли, наговорил? Ну да, был мой. Был мой, ходил, как часы Мозера.

- А потом вы его испортили?

- Я! Все я, я! Без меня было бы у саратовского Совета кладбище, а не гараж. На мне на одном все ремонты, а говорят - я ломаю. Я советскую собственность поддерживаю. Советская собственность живет короче частной в четыре раза. Это статистика установила, если хотите знать. Я предупреждал товарища комиссара, когда выезжали, что мотор изношенный. Кто износил? Я, что ли? Я нанялся в гараж жизнь советской собственности поддерживать. У меня сердце кровью обливается, когда вижу, как с советской собственностью...

- Остановитесь, - перебил Извеков. - Зубинский показал, что вы вынули прерыватель, чтобы сделать машину негодной для похода.

- Зубинский врет! Он фанфарон, разве вы не видели? - закричал Шубников, наскоро вытирая ладонью рот. - Он ни черта не понимает в моторе, а говорит, что я там что-то сделал. Врет!

- Он не понимает в моторе и, стало быть, не мог вынуть прерывателя, продолжал Извеков. - Значит, он правильно показал на вас. Признаете вы себя виновным?

Шубников огляделся, на один миг застыл, потом начал чаще и чаще обжимать губы рукой, как будто ему мешало говорить слюнотечение. Глаза его потемнели.

- Раз вы сами не отвечаете, зачем вы это сделали, тогда нам остается положиться на Зубинского. Он показал, что вы намеревались уберечь свою бывшую собственность и для этого вывели мотор из строя. Ответьте теперь: вы собирались затем дезертировать, да?

- Ну, ладно, - тихо произнес Шубников и тряхнул головой. - Ладно. Зубинский наврал, чтобы меня потопить. Он думает, если я из купцов, так мне не поверят. Ладно. Он тоже не пролетарий. Ладно.

- Говорите яснее.

- Я говорю ясно, - громче, но малораздельно сказал Шубников. - Как на присяге. Перед Евангелием. И прошу записать. Хоть карандашом, все равно. Записывайте.

Он расстегнул ворот рубашки. На губах его двумя белыми точками показалась густая слюна. Он дышал громко, и слова вырывались скороговоркой.

- Зубинский хотел перебежать к белым. Я не хотел. Он угрожал, сказал, что пустит мне в затылок пулю. И что никто не узнает. Сказал, что на машине можно в одну ночь докатить до белых.

- Когда он это сказал? - спросил Извеков.

- На остановке. На последней. Он узнал в деревне, что в Пензе белые. Мужики уже ждут. Когда мы стояли у деревни, они сказали. И что идут на Саратов. Все кончено с красными, сказали ему мужики.

- Кто идет на Саратов?

- Мироновцы. Он не успел толком пересказать. Торопился. Сказал, что рассуждать поздно. Вот и все. Все он. Зубинский. Вот, теперь пусть.

Шубников вздохнул на всю избу.

- И он велел вам вынуть прерыватель?

- Он сказал: ты ковырни там, что надо.

- И вы вынули прерыватель?

- Товарищи! - вскрикнул Шубников. - Товарищ Извеков! Как вы можете говорить, будто я вынул! Это под револьвером, под страхом смерти! Да разве я волен был вынуть или не вынуть?

- Вы вольны были вовремя заявить мне об измене, - сказал Кирилл. Когда Зубинский ушел на станцию, он был больше не опасен для вас.

- Так ведь Зубинский унес с собой на станцию прерыватель в кармане! с отчаянием воскликнул Шубников.

На мгновение все смолкли.

- Но вы обманывали меня и покрывали Зубинского, - сказал Кирилл.

Шубников наклонился, словно готовясь упасть на колени.

- Виноват. В этом виноват. Побоялся. Не думал, что вы, товарищ Извеков, великодушно поверите. Все равно, думал, из личных наших отношений не захотите простить.

- О каких отношениях вы? - жестко сказал Кирилл, и лицо его стало медленно желтеть.