Михаил Гавлин - Российские предприниматели и меценаты

Проект росписи Музея изящных искусств был, наконец, составлен в 1902 году под руководством В. Д. Поленова. Однако Нечаев-Мальцев был категорически против участия в росписи залов приглашенных Поленовым его учеников, художников нового направления – К. А. Коровина и А. Я. Головина, которые не сочетались с академической традицией. Поленов вспоминал, как тянул Нечаев-Мальцев с деньгами, как говорил Цветаеву, что Коровин и Головин декадентские художники, не желая их участия в деле, которое он финансирует.

Осуществление проекта росписи внутреннего интерьера музея из-за финансовых затруднений оказалось более скромным по сравнению с первоначальным замыслом. Расписаны были зал итальянского Возрождения и парадная лестница – 10 панно и медальонов для зала и 18 панно для лестницы. Работу выполняли молодые художники во главе с П. В. Жуковским, а также А. И. Алексеев, долго работавший в Италии, С. Н. Южанин, К. П. Степанов и др. С особым великолепием был расписан в классическом стиле римский зал. И. В. Цветаев писал по этому поводу Нечаеву-Мальцеву:

«В римском зале развели такую роскошь сюжетов, красок, скульптур и позолоты, что, должно быть, подражают плафонам дворцов римских кесарей». Он отмечал также проявлявшийся в оформлении музея художественный вкус автора проекта архитектора Р. И. Клейна и старания художника И. И. Нивинского, которого он называет, несмотря на сравнительно молодые годы, лучшим в Москве декоративным живописцем. Принял участие в росписи музея и декадентский, по мнению Нечаева-Мальцева, художник А. Я. Головин. В 1910 году он сделал панно «Элевсинское кладбище», но оно сгорело во время воздушных налетов на Москву в Великую Отечественную войну.

Как руководитель комитета Ю. С. Нечаев-Мальцев имел возможность влиять на стилистику оформления музея. Его тяготение к академическому направлению, к классическому искусству проявилось в оформлении многих залов, как нельзя более кстати отвечая просветительским задачам музея, ознакомлению широкого круга людей с лучшими классическими образцами мировой архитектуры, живописи и скульптуры. При решающем участии мецената создан, как отмечал И. В. Цветаев, центральный зал музея с его «величественною формою древнего эллино-римского храма, украшенного 36 колоннами». Его щедрости музей обязан своей дивной главной лестницей и мраморной ионической колоннадой, равной которой по тонкости орнамента и обширности размеров не было в России.

Главный фасад Музея изящных искусств

Помимо грандиозной работы, проделанной Нечаевым-Мальцевым по финансированию и организации строительства здания, он принял активное участие и в комплектовании коллекции музея. В своих многочисленных поездках за рубеж меценат приобретает большое количество папирусов, портретов, мозаик, копий известных памятников. Судя по письмам Цветаева к нему, обер-гофмейстер, по-видимому, содействовал, используя свои связи при дворе и в Государственном совете, приобретению музеем уникальной коллекции знаменитого египтолога В. С. Голенищева, борьба за которую велась с Министерством народного просвещения, Эрмитажем и Академией наук.

Сам Ю. С. Нечаев-Мальцев не только вносит деньги на египетский зал музея, но и едет в Египет, входит там в тесные контакты с директором Каирского музея Бругш-беем и под его руководством приобретает для московского музея папирусы, портреты, копии известных памятников. Он также едет в Англию, заказывает в Британском музее копии знаменитого фриза Парфенона – 102 плиты, которые впоследствии составят одно из главных украшений зала «Парфенон».

Торжественное открытие музея состоялось 31 мая 1912 года, почти через 14 лет после его закладки. По случаю приезда императора Николая II на нем присутствовали многие сановники. Свое очень живое и красочное восприятие этого события приводит в блестящем очерке-воспоминании Марина Цветаева: «Белое видение музея на щедрой синеве неба. По сторонам входа – двойные ряды лицеистов… Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла – как страж – в нечеловеческий и даже не в божественный, в героический рост – микеланджеловский Давид. Гости в ожидании государя разбредаются по залам».

М. И. Цветаева с почти кинематографической образностью и мастерством воссоздает картину торжества, одного из последних перед близкой уже войной и падением империи: «…Старики, старики, старики. Ордена, ордена, ордена. Ни лба без рытвин, ни груди без звезды… Мнится, что сегодня вся старость России притекла сюда на поклон вечной юности Греции. Тройная белизна стен, седин, дам – только фон, только берега этому золотому, неустанно ползущему старческому пактолу галунов и орденов. Настоящий музей, во всем холоде этого слова, был не вокруг, а в них, был – они… Все мы уже наверху, в том зале, где будет молебен. Красная дорожка для царя, по которой ноги сами не идут. Духовенство в сборе. Ждем. И что-то близится, что-то должно быть, сейчас будет, потому что на лицах подобием волны – волнение, и в тусклых глазах волнение – трепет, точно от быстро проносимых свеч. Сейчас будут… Приехали… Идут!.. Идут!..»