Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

В сенях заскрипели половицы. Олимпиада подняла голову. На пороге, кося лицо в ехидной улыбочке, стоял краснощекий и потный Афонька-Коза, денщик и телохранитель атамана Туркова. На боку у него болталась шашка с потертыми ножнами.

- Ты за мной? - испуганно спросила Олимпиада.

- Не то чтобы за тобой, а, промежду прочим, коственно... Афонька-Коза был навеселе. Из кармана у него торчало горлышко бутылки. Значит, ты дома, ну и сиди! - Афонька приставил темную ладонь к мерлушковой папахе, стукнул о каблук стоптанного сапога ножнами, повернулся, вышел и закрыл за собой дверь.

Хозяйка слышала, как он набросил в сенях на дверь цепку и щелкнул замком.

- Ты что там, антихрист, творишь? - крикнула Олимпиада.

- Стало быть, сударыня-барыня, велено тебя вроде как под домашний арест запереть.

- Кто велел, кто? - задыхаясь от обиды и гнева, выкрикивала Олимпиада.

- Начальство велело... Твой хахаль уж заперт семью замками и в кандалы закованный... Для тебя кузнец Игнашка вторые кует, - стращал Афонька. - Ты, гляди, не вздумай в окошко выпрыгнуть, а то я оружие применю.

Собственно, применять такие строгие меры ему никто не приказывал. Повеление присмотреть за Олимпиадой он получил от Авдея Иннокентьевича. Доменов дал ему на водку и сказал:

- Пока не приду, из дому не выпускай. Может, она приставу потребуется... Да смотри аккуратно, а то мы тебе с атаманом голову открутим.

Такого щедрого купца Афонька встречал впервые. Действовал он не за страх, а за совесть. Кроме того, со вчерашнего дня он был навеселе. Раз его начальник и покровитель гуляют, значит, и слуге праздник...

Афонька расположился в сенях. Убрал со скамьи пустые ведра, вытащил из кармана бутылку и поставил перед собой. Открыл дверь маленького чуланчика, в поисках съедобного обшарил пыльные полки. Ничего не найдя, постучал хозяйке в дверь.

- Слышь, арестантка! У тебя там закусить не найдется? Хоть огурца какого завалящего...

Но Олимпиада не отзывалась. Она распласталась на кровати и рассматривала бледный рисунок выцветших дешевых обоев с изображением аляпистых роз и мелких полевых цветочков. Только вчера она получила в подарок от жениха пышный букет живых цветов. А сегодня? Что ее ожидает дальше? Позор на всю станицу, сплетни баб и грубые насмешки казаков.

"И зачем-то еще Маринку обидела! - думала Олимпиада. - Что она плохого мне сделала? Строгая и самостоятельная девушка, тоже опутана, как сетью, бабьими пересудами, что на скачках призы берет, с азиатами знается... От злобы и зависти люди судачат. - От таких мыслей еще тяжелее стало на душе. - Хоть беги и топись! А разве мало вокруг таких случаев? В соседней станице забеременела девушка и под мельничное колесо бросилась. Затравили и родители и соседи. Чем бы унять сосущую в груди боль?"

Афонька напомнил о выпивке. Олимпиада встала, подошла к комоду, взяла с него бутылку вина. Когда-то с женихом недопили... Вылила в стакан и выпила залпом. Но она уже привыкла пить ежедневно, и этого оказалось мало. Решительным шагом подошла к двери.

- У тебя, Коза, водка есть?

- А-а! Жива еще... Есть, а што, тебе дать? Закуски прошу, а ты не откликаешься...

- Дай мне водки, - попросила Олимпиада.

- Эк, чего захотела! Мне самому чуть причаститься... Одна полбутылочка.

- Налей мне. Я тебе денег дам...

- А сколько отвалишь-то? - после минутного молчания спросил страж.

- Рублевку.

- А не обманешь?

- Дурак! Бабы испугался. А еще шашку нацепил! Давай, что ли, да отопри. Никуда не убегу.

- Сичас! - Афонька поскрипел замком и открыл дверь. - Ну, где твои деньги?

Олимпиада протянула ему два серебряных полтинника и взяла чуть начатую бутылку. Ставя ее на стол, строго шевеля подведенными бровями, спросила:

- Кто тебя сюда послал?

- Сказал бы, да не велено. А вдруг нас с тобой вместе прихватят, ить черт знает што могут сплести. Ты ить вот какая...

- Какая?

- Ух! Шельма, краля бубновая! С тобой... - Афонька помотал головой и поскреб за ухом.

- Ну, иди, шут, карауль... козлишка!

Афонька и в самом деле походил на сытенького козла: остренькая бороденка, надутые небритые щеки цвета немытой моркови.

- Ты не дразнись, - кося на нее круглые нагловатые глаза, произнес он обиженно.

- А что будет? - наливая в стакан, спросила Олимпиада.

- Выпороть тебя могу... Я на такие дела мастер.

- Выдь, дурак. Я еще на тебя попу нажалуюсь и жене твоей расскажу, что ко мне приставал...

- Ну, это оставь... и уж пошутить малость нельзя...

Жены своей, высокой, здоровенной казачки, и отца Николая он боялся больше всего на свете. Жена часто ходила жаловаться на него попу, а тот после этого каждый раз казнил его убийственными речами.