Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

- Это мне нужно знать как предпринимателю, чтобы быть в курсе всех событий, - твердо подчеркнул Хевурд. - Я уверен, что по старой дружбе вы не лишите меня такой информации, дорогой Петр Эммануилович.

- Я, сэр, высоко ценю ваше расположение и доверие и всегда готов быть покорным слугой... Можете располагать мной, как вам будет угодно.

Шпак низко склонил голову. Сделка была заключена.

На следующий день Шпак снял лучшую комнату в номерах Коробкова, где останавливались купцы и прасолы.

Теперь предстояло обдумать, каким путем получить место инженера на Синем Шихане. Но тут ему помог случай. В город неожиданно прикатил на вороных рысаках сам Митька Степанов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Больше месяца Олимпиада Лучевникова наслаждалась горячей вдовьей любовью. Митька чувствовал себя полновластным хозяином в ее доме, блаженствовал, приносил подарки, устраивал пиры, но о дальнейших их отношениях пока не задумывался.

Скоро Олимпиада почувствовала, что такая легкомысленная связь к добру не приведет: в один прекрасный день все откроется, пойдут сплетни... и, очевидно, они уже и шли, только пока шепотком. Надо было что-то предпринять и решить...

Однажды вечерком Митька застал свою возлюбленную в полном расстройстве. Олимпиада, скрестив руки, сидела за столом, на его приветствие не только не ответила, но даже не кивнула головой. А когда он полез, как обычно, целоваться, резко оттолкнула его со словами:

- Калиткой ошиблись, Митрий Александрыч...

- Это как понимать? - озадаченно спросил Митька.

- Так и понимай, как сказано...

- Да скажи по-человечески! А то калитка какая-то! В твою калитку взошел... Что еще за ферты?

- А ты и в другую заходил... Вот туда бы и шел, - тихо проговорила Олимпиада и опустила голову.

- Куда? В какую такую? Вот придумала! Что ты, Липа!

- К Маринке Лигостаевой, вот куда!

- К Маринке?.. Ну, ты ефти подковырки брось, - мрачно и обиженно заявил Митька.

Ему неприятно было вспоминать свое неудачное сватовство, о котором, правда, мало кто знал. Олимпиаде он рассказал об этом в тот же вечер.

- К одной сватаешься, а к другой ночевать ходишь!.. Что я тебе, потаскушка какая? - со злостью, сквозь слезы, проговорила Олимпиада.

- Вот тебе и раз! - воскликнул Митька. - Да разве я когда-нибудь так думал?

- Ты, может, и не думал, а люди думают.

- А им какое дело...

- Значит, хочешь, чтобы меня на всю станицу срамили? Нет, Митя, больше этого не будет, - тихим, убитым голосом проговорила Олимпиада, приглаживая ладонью гладко зачесанные волосы. В этот вечер, готовясь к решительному разговору. Олимпиада нарядилась во все новое и самое лучшее и была необыкновенно хороша.

Парень переживал сильный порыв увлечения. Для него потерять Олимпиаду казалось не только невозможным, но и противоестественным.

- Что не будет? Что ты такое говоришь? - спрашивал он возбужденно.

- Не будет больше того, что было... Мне на улицу показаться совестно... Вон Агашка Япишкина сегодня сказала такие слова... - Олимпиада закрыла лицо руками и заплакала. - Если бы ты хоть капельку любил, то сделал бы, как все добрые люди... Думаешь, мне нужны твои подарки? Все отдам, верну назад... Я не такая...

Уронив на стол голову, она плакала уже по-настоящему, проклиная свою горькую вдовью долю, вспоминая погибшего в японскую войну мужа и свою первую любовь. Прожили они тогда с мужем два месяца; потом его взяли в лагеря, а оттуда в Маньчжурию.

- Ну что ты, Липушка, что ты! Да я за тебя жисти могу порешиться! растерянно повторял Митька и сам едва не расплакался. Он присел рядом, обнял ее и продолжал говорить всякие нелепые, но искренние и любовные слова. Но Липочку эти слова устраивали мало, она требовала доказательств в виде вмешательства отца Николая Сейфуллина. Митька сначала на все соглашался, но потом, вспомнив мамашу и родственничков, крепко задумался. Горячо лаская притихшую Олимпиаду, думал о том, как ему поступить? Знал, что много будет разговоров и перетолков. Женился на вдове, да еще старше себя годами, словно в станице девушек не было... А мать приказала Ивану подыскать для Митьки купчиху с капиталом. Присмотрели на Ярташкинских хуторах дочь прасола Батурина. Митька ни разу ее не видел; говорят, чернющая, как цыганка... Зачем ему такая? Да и как же он может оставить свою Липушку?.. Прижимаясь к вдовушке, Митька горел и забывал все на свете...

Задернув занавески и потушив лампу, Олимпиада прилегла на кровать. Рядом робко притулился и Митька.