Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

- Чем хвораешь-то, любезный?

- Лихорадкой...

- Ага! Лихорадкой, значит, ета, еще ничего... А то поглядеть, больно уж тощой. Только прямо тебе скажу, что для лихорадки у нас климат неподходящий. Степь, жара...

Атаман словно в подтверждение своих слов вытащил из кармана широченных шаровар пестрый платок и стал вытирать вспотевшее лицо. И вдруг, как бы невзначай, спросил:

- А кровь тоже от етой болести пил?

- Какую кровь, ваше благородие? - удивленно пожал плечами Василий.

- А ты не отпирайся... Видели вчерась, как ты ложкой хлебал и куски макал...

- Да вы шутите, господин атаман!

- Зачем же... не шутим... В щелочку видели, ета, вот у него в анбаре, - показывая пальцем на Петра Николаевича, говорил дотошный атаман. - Чего тут отпираться-то... Нам очень любопытно знать...

- Куски макал?.. - Василий, вспомнив свой вчерашний ужин, рассмеялся. - Нет, господин атаман, смею вас уверить, кровопийцей никогда не был. Плохо разглядели... Ел я вчера обыкновенный свекольник, потому что десны больны.

- Так точно, ваше благородие, можете жену мою спросить, она сама приготавливала, - подтвердил Петр Николаевич, удивляясь, кто мог подсмотреть такие подробности.

- Свекольник! - вскакивая с места, крикнул Турков. - Ах ты, сучка рябая, едрена корень! Свекольник, значит?

Василий и Петр Николаевич, улыбаясь, снова подтвердили это. С толстых губ атамана срывались по адресу Агашки Япишкиной и Спиридона Лучевникова самые бранные слова.

- Эту язву, Агашку, бузницу, - она, говорят, стерва, в бражку табак подмешивает и протчее зелье, - выпороть! Слышишь, Захар Федорович?

- Слышу, - облегченно вздыхая, отозвался Важенин.

- Пусть сотский даст ей горячих, а Афонька-Коза (так прозвали вестового атамана казака Афоню) пусть ее за ноги подержит. Я ей, охальнице, из спины кровь пущу, чтобы людей не булгачила...

Истощив запас сочных слов в адрес шинкарки, Турков приступил к допросу Кондрашова:

- Значит, административно-ссыльный! Те-екс... Политический?

- Да, господин атаман, политический.

- Ты так отвечаешь, любезный, будто гордишься етим...

- Каждый думает по-своему.

- А ты не торопись. Судился за что?

- Совсем пустяки...

- По пустяшным делам не судят. Чего натворил?

- Малость покуролесили... Забастовки... сами понимаете, обидели народ, пулями встретили...

- Нехорошо говоришь, господин Кондрашов, нехорошо. Там бунтовщики были... Вот видишь сам, до чего дошел, на покойника похож, - укоризненно покачал головой атаман и, повернувшись к писарю, спросил: - По бумаге-то где ему проживать велено?

- В пределах Зарецкого уезда, - посматривая на Важенина, вставил Василий.

- Так точно, в пределах Зарепкого уезда, - машинально подтвердил Важенин.

- Наш уезд большой. Почему ты выбрал именно мою станицу? В самую несусветную глушь забрался... Поехал бы куда-нибудь в Кумак али в Таналык, там и речки и леса, а у нас лес далеко, одна голая степь да курганы с сусликами.

Атаману вовсе не хотелось иметь у себя этого политического ссыльного. Кондрашов отлично понимал мысли станичного и, чтобы успокоить его, сказал:

- А вы не тревожьтесь. Я здесь долго не задержусь. Немножко оправлюсь и дальше поеду, лучшее место искать...

- Ну и с богом! А то, что ето за житье выбрал, да еще хворый... В случае чего, я могу и подводу... У тебя прогон-то казенный али как?

- Был казенный и даже с харчами... Только вот, когда заболел, ямщик забыл вернуть бумагу.

- Ишь подлец какой! Ты, Захар Федорович, устрой ему все, как полагается по закону, - и с богом! Да не забудь, прикажи всыпать етой Агашке...

Успокоенный мирной развязкой и вспомнив о горячем пироге с линями и о молочном телке, которого только вчера зарезал Афонька, Турков грузно поднялся с кресла и отправился ужинать.

- Король! - после ухода атамана проговорил Кондрашов. - Настоящий степной султан, владыко... Ну, спасибо тебе, оренбургский казак Захар Важенин, спасибо. Теперь по-настоящему здравствуй. Вот как пришлось встретиться...

Они шагнули друг другу навстречу и обнялись.

Освещенные солнечным закатом, они долго стояли посреди управления, вспоминая свою первую встречу на полях Маньчжурии.

Вечером в доме Петра Лигостаева собрались Важенин, фельдшер Пономарев, учитель Артамон Шаров и Кондрашов.

Маринка, склонив на плечо гладко причесанную голову, внимательно прислушивалась к разговору.

- А на ком, вы думаете, царская власть держится? На ваших казачьих клинках... Вы ее охраняете...

- Не могу согласиться, - горячо возражал Пономарев. - Среди казачества тоже есть прогрессивные, так сказать, люди...