Павел Федоров - Синий Шихан (Роман 1)

Ее муж, которого все привыкли считать мертвым, пожаловал к ней в полном здравии. Для Печенеговой его появление было кошмаром, от которого хотелось бежать без оглядки. Только бы не видеть этих маленьких желтоватых глаз, хищно загнутого носа и широких коричневых, выгоревших на солнце штанов, заправленных в рваные, когда-то покрытые лаком голенища.

- Ты не примешь? Может быть, ты на меня собак натравишь? Своих гайдуков заставишь бить меня? Да я вас съем со всеми потрохами! Я здесь хозяин. Я, Филипп Печенегов.

- У меня завещание, - попробовала защищаться Зинаида Петровна.

- Ха, ха! Этой бумажкой козырнешь, когда меня не будет на свете! А сейчас я, матушка моя, живехонек и здоровехонек, мужчина в расцвете сил... А ты? Ты... тоже ничего...

Печенегов многозначительно прищурил один глаз и залихватски, как он это умел делать, с ничем не прикрытой наглостью крутнул головой и басовито рассмеялся.

- Не смейте называть меня на "ты"! Не смейте! - визгливо крикнула Зинаида Петровна, беспомощно топая по полу маленькой ножкой в бархатном башмаке.

- Хорошо, хорошо... Я буду приличен. Только ты мне эти... - Печенегов покрутил перед ее лицом грязным согнутым пальцем, - разные фи-фи и би-би оставь. Знаю я тебя давно... Лучше скажи холуям своим, чтобы баню пожарче натопили да мундир мой достали и чтоб закуска была приготовлена, как полагается при встрече хозяина. Предупреди всех своих гостей и слуг, чтоб почтение мне было оказано полное! А то я их выучу, весь мясоед чесаться будут... Кстати сказать, что это у тебя за приживальщики?

Зинаида Петровна назвала всех живущих в доме гостей. Печенегов остался доволен. В особенности его заинтересовал Бен Хевурд. Еще будучи конским ремонтером и офицером с незапятнанной репутацией, он не раз встречался в Оренбурге с Мартином Хевурдом и продал ему несколько породистых выездных лошадей. О богатстве Степановых он уже слышал в Сибири. О них он сказал жене так:

- Дуракам счастье! Ну, а как сын? Володька как?

- Владимир уже офицер. В отпуск сюда приехал.

- Отца-то хоть вспоминал когда-нибудь? - хрипло спросил Печенегов, подавляя скрытое в душе чувство, силу которого он понял, только находясь в тюрьме.

- А ты-то сам его помнишь? - усмехнулась Зинаида Петровна, помнящая, что прежде он относился к ребенку так, словно его и не существовало.

- Мне некогда было о нем помнить. Я тогда для тебя старался, капитал наживал...

Филипп Никанорович взглянул на жену зло и хриплым, прерывающимся голосом продолжал:

- Не о нем думал, а о тебе, чтобы ты красивые платья могла надевать, пить дорогие вина, на рысаках гонять... ты, ты!.. Э! Да что там толковать! - Он взмахнул рваными кистями широкого обшлага черкески и присел на накрытый ковром диван. После напряженного молчания, глухо откашлявшись, добавил: - Я тут останусь. Мне в этом отрепье самому на себя глядеть тошно... Как вор, задами к собственному дому крался... Ты иди распорядись, хотя нет... я хочу еще два слова молвить.

- Говори уж все сразу, - унимая зябкую во всем теле дрожь, не глядя на него, проговорила Зинаида Петровна.

- Я хочу, чтобы ты поменьше юбками крутила и меня и сына не позорила. Это не Петербург, куда ты бежать с этим мизгирем собиралась...

- Я тебе не позволю об этом говорить! Слышишь?

- Да не визжи! - крикнул Печенегов. - Знаю, кто ты такая. Говорю тебе, что ты живешь в станице. Казаки за беспутство никого не милуют... Имей в виду, суд мой будет короткий. Теперь уж каторгой меня не запугаешь. Помни, у нас, у казаков, есть свой закон, ты его знаешь: голова будет на земле, а суд на небе...

- Ты... мне... О боже мой! - только и смогла выговорить Зинаида Петровна. Встретившись с блестевшими под мохнатыми бровями желтоватыми глазами, она попятилась и бесшумно выскользнула за дверь.

Поздно вечером, попарившись в бане, плотно закусив и отоспавшись. Печенегов, обласкав смущенного, но обрадованного Владимира, с грубоватой нежностью сказал ему:

- Ну вот, ты и мужчина и офицер. Дождался я наконец. Теперь можно с тобой разговаривать и как с сыном и как с товарищем. Я знаю, что тебе говорили обо мне много плохого, но ты не должен строго судить родителя, тем паче, что узнаешь, зачем я все это делал и для кого...

- Мне ничего не говорили о тебе плохого. Мне много рассказывал о тебе Кирьяк, и он всегда говорил о тебе хорошее. А если бы кто позволил сказать о тебе дурное, я бы с ним посчитался, - напыщенно заявил Владимир.

- Кирьяка я не раз из беды выручал, и не за что ему меня хулить. За все, что я сделал, сам перед богом буду грехи замаливать. Скажу тебе одно: в жизни люди грызутся между собой, как собаки из-за лучшей кости, каждый выбирает поаппетитнее, посытней. Я тоже дрался и буду драться за свою косточку... А ты поживешь с мое и узнаешь, батенька мой, как она достается, эта сладкая косточка.