Дмитрий Дегтев - 1917 - русская голгофа. Агония империи и истоки революции

Ну а самое главное, власти были совершенно застигнуты врасплох внезапно свалившейся опасностью! Только 7 января в правительстве узнали о политическом характере движения и его массовости. Между тем в этот день к забастовке присоединились и все типографии, в связи с чем газеты на следующий день не вышли. Следовательно, СМИ оказались парализованы, что в данном случае также оказалось на руку Гапону. Градоначальник вынужден был организовать расклейку листовок с предупреждением об опасности массовых манифестаций, однако выпустить их удалось совсем немного. Ну а Гапон со своими сторонниками в это время разъезжал по отделам Собрания, зачитывал петицию и требовал от рабочих поклясться, что они явятся в воскресенье на демонстрацию и не отступятся от своих требований, даже если им будет угрожать смерть.

По свидетельству очевидцев, после речей Гапона толпа пребывала в состоянии «религиозной экзальтации». Люди плакали, топали ногами, стучали стульями, бились кулаками в стены и клялись, как один, явиться на площадь и умереть за правду и свободу. И это не было удивительным.

Что, в сущности, предлагал простым трудящимся царский режим? Всю жизнь трудиться без отдыха за гроши, едва сводя концы с концами, а потом передавать эту нищету по наследству своим детям. В то время как буржуи разъезжали на дорогих рысаках и ходили по ресторанам. А потом старость, болезнь и смерть в полной нищете в какой-нибудь ночлежке или халупе. В то время как элита жила во дворцах, развлекалась на балах и ездила отдыхать за границу и в сказочный Крым. Где, спрашивается, справедливость?! Многим казалось, что 9 января навсегда перевернет их жизнь или хотя бы даст надежду на лучшее.

«Быть может, никогда и нигде еще революционный подъем огромных народных масс – готовность умереть за свободу и обновление жизни – не соединялся с таким торжественным, можно сказать, народно-религиозным настроением», – рассказывала очевидец событий Л. Я. Гуревич. «Названный священник приобрёл чрезвычайное значение в глазах народа, – писал прокурор Петербургской судебной палаты министру юстиции. – Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и т. п. Женщины говорят о нем со слезами на глазах. Опираясь на религиозность огромного большинства рабочих, Гапон увлёк всю массу фабричных и ремесленников, так что в настоящее время в движении участвует около 200 000 человек. Использовав именно эту сторону нравственной силы русского простолюдина, Гапон, по выражению одного лица, „дал пощечину“ революционерам, которые потеряли всякое значение в этих волнениях, издав всего 3 прокламации в незначительном количестве. По приказу о. Гапона рабочие гонят от себя агитаторов и уничтожают листки, слепо идут за своим духовным отцом. При таком направлении образа мыслей толпы она, несомненно, твердо и убежденно верит в правоту своего желания подать челобитную царю и иметь от него ответ, считая, что если преследуют студентов за их пропаганду и демонстрации, то нападение на толпу, идущую к царю с крестом и священником, будет явным доказательством невозможности для подданных царя просить его о своих нуждах».

В тот момент Гапон действительно стал вторым Христом, люди видели в нем пророка, посланного Господом для освобождения рабочего класса. А его поповское обличье только добавляло правдоподобности. И напрасно Гапона потом обзывали «провокатором». Он был именно вождем и революционером, вероятно одним из лучших революционеров в мировой истории.

За два дня до шествия Гапон позаботился и о поддержке со стороны традиционных революционеров, социал-демократов и эсеров. «Пойдем под одним знаменем, общим и мирным, к нашей святой цели», – говорил он на встрече с ними. Попу удалось убедить коллег присоединиться к мирному шествию, не прибегать к провокациям, не поднимать красных флагов и, главное, не орать традиционное «долой самодержавие». Гапон был полностью уверен в успехе движения и считал, что царь вынужден будет выйти к народу и принять петицию. При этом он лично собирался взять с того клятву немедленно подписать указ о всеобщей амнистии и о созыве Учредительного собрания. После этого Гапон намеревался выйти к народу и махнуть белым платком, это был сигнал к всенародному празднику. Ну а если бы царь отказался принять народное ходатайство и подписать указ, он махнет красным платком. Это уже был прямой сигнал к революции. В этом случае революционерам и погромщикам предоставлялась полная свобода действий. «Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте все, что найдете разумным», – говорил Гапон эсерам.