Дмитрий Дегтев - 1917 - русская голгофа. Агония империи и истоки революции

«Осенью 1916 г. в России царила смутная тревога, – писал Ольденбург. – Страх перед голодом, скорбь об огромных потерях, безнадежное ощущение „войне не видно конца“, все это создавало у людей, далеких от всякой политики, растущее раздражение против власти, которая эту войну вела». Тот факт, что Россия была «больна войной», в принципе осознавали все. Только вот выводы у всех были разные. Царь и его окружение махали бумажками с показателями невероятного роста производства вооружений и всевозрастающих поставок от союзников и тешили себя иллюзиями, что в 1917 году Россия станет невероятно сильна. Остается только немножко продержаться и потерпеть. А на все опасения отвечали, показывая пальцем на другие страны. Мол, во Франции и Германии положение тоже тяжелое. И ничего, терпят!

Генералитет также понимал, что положение в стране становится все хуже, причем прямо пропорционально увеличению поставок и производству вооружений. Военные винили во всем некомпетентное правительство, «темные силы» типа Распутина, а в конце 1916 года уже и самого главнокомандующего – царя. Хотя вслух об этом еще не говорили.

Рабочие и крестьяне, а также солдаты и матросы все больше осознавали безвыходность сложившегося положения и легко увлекались революционными идеями. Ну а думская оппозиция все больше склонялась к тому, что причина всех бед в самом царе. «К вопросу об отречении государя я стал ближе не только в дни переворота, но задолго до этого, – рассказывал потом Александр Гучков. – Когда я и некоторые мои друзья, в предшествовавшие перевороту месяцы, искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях, в смене состава правительства, в обновлении его общественными деятелями, обладающими доверием страны, в этих условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя верховной власти. На государе и государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характера не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что государь должен покинуть престол».

«Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года, – вспоминал Михаил Родзянко. – Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию».

При этом Гучков, Родзянко и их сторонники уже боялись не столько царя, сколько социалистов и революционеров, влияние которых в стране быстро росло. Этим же аргументом они стали переманивать на свою сторону депутатов, промышленников и военных. Дескать, царю в любом случае скоро придет конец. Но если его свергнем не мы, вскоре придут левые с толпами голодных рабочих и снесут монархию без нашего участия! А тогда такое начнется…

Так или иначе, именно осенью 1916 года значительная часть общества вдруг осознала, что царь – это и есть самое страшное зло, которое ведет страну к пропасти. Еще большая часть народа впала в беспросветную апатию и равнодушие, тем самым фактически встав на сторону первой части.

Переломным моментом в политической жизни стало заседание Госдумы 1 ноября. На ней, под громкие овации депутатов, с мощной антиправительственной речью выступил лидер кадетов П. Н. Милюков, фактически обвинивший министров и «власть» в целом в измене. Ну а в кулуарах военный министр генерал Д. С. Шуваев, узнав, что Дума собирается говорить об измене, сказал характерную фразу: «Я, может быть, дурак, но не изменник». И, несмотря на то что Милюков и другие депутаты не привели никаких конкретных доказательств, а газетам печатать речь запретили, весть об «измене» быстро облетела всю страну. Вот, оказывается, в чем дело! Все правительство – изменники, царица будто бы тоже изменница. Быть может, и тот, кто назначил министров, тоже изменник?! Вот она – истинная причина всех бед и несчастий.

В действительности оппозиционеры льстили царю. Он, как и военный министр Шуваев, тоже был скорее дураком, чем изменником. Человеком откровенно глупым, инфантильным и бездарным, не способным самостоятельно принимать какие-либо решения, не понимавшим, что происходит в стране и вообще чем живет ее народ. Но при этом царь был дураком опасным, ибо на него волей судьбы была возложена ответственность за миллионы людей. Ответственность, которую он понимал по-своему, глубоко искаженно и даже преступно. Николай II олицетворял собой давно изжившую себя форму правления и систему, которая в сложных и критических условиях была совершенно неспособна вырабатывать адекватные решения. Собственно те же самые процессы в это время шли и в других воюющих странах: Германии, Австро-Венгрии и Турции. Великая война наглядно доказала нежизнеспособность монархии и торжество демократических форм правления.