Ю Фельштинский - Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918)

Выслушав аналогичные признания сотен участников "восстания", члены комиссии подтвердили их невиновность. Член комиссии Кингисепп писал по этому поводу:

"Значительная часть вооруженных сил Трехсвятитель-ского Пьемонта168 находилась в полном неведении и

непонимании происходящего даже 7 июля, когда среди них разрывались снаряды. Все финны в составе более двух рот так и были убеждены, что они защищаются против австро-германцев, которые, облачившись в красноармейские мундиры, восстали для свержения советской власти".169

Если к подобным выводам приходили сами большевики, что же оставалось думать левым эсерам. Выступавший от их имени 15 июля на заседании ВЦИК Свердлов был в полной растерянности и недоумении. Он указал и на безосновательность обвинений ПЛСР в попытке свержения советской власти и поставил под сомнение причастность партии, как целого, к убийству Мирбаха: "В данный момент мы не имеем еще оглашенных ни в печати, ни с данной трибуны следственных материалов по данному вопросу, а более спокойная оценка того, что произошло, побуждает нас откинуть квалификацию действий [ЦК ПЛСР] ... как попытку захвата или свержения советской власти. Здесь совершенно определенно был террористический акт... Попытки захвата власти или свержения советской власти не было... Я думаю, что следственная комиссия выяснит эти обстоятельства несомненно, целиком..."170

Следственная комиссия, фактически, именно это и выяснила. Но таких результатов расследования больше всего боялся Ленин. Поэтому комиссию, только что начавшую свою работу, спешно распустили. Стучку в начале сентября услали в Берлин. Шейнкману приказали вернуться в Казань (где 8 августа он был расстрелян освободившими город белыми).171 13 сентября коллегия наркомата юстиции вынесла специальное постановление о передаче дела в следственную комиссию Революционного трибунала при ВЦИК. И дальнейшее ведение какого-либо расследования просто прекратилось, хотя главный свидетель преступления, его исполнитель -- Блюмкин, еще не был выслушан. Свои показания об июльских событиях он дал только в апреле--мае 1919 г. На вопрос о восстании левых эсеров Блюмкин ответил:

"Остается еще невыясненным вопрос о том, действительно ли 6 июля было восстанием. Мне смешно и больно ставить

себе этот вопрос. Я знаю только одно, что ни я, ни Андреев ни в коем случае не согласились бы совершить убийство германского посла в качестве повстанческого сигнала. Обманул ли нас ЦК и за нашей спиной произвел попытку восстания? Я ставлю и этот вопрос, ясный для меня, чтобы остаться честным до конца. Мне доверяли в партии, я был близок к ЦК и знаю, что подобного действия он не мог совершить. Партию... всегда занимала мысль о том, что необходимо во что бы то ни стало объединиться с коммунистами. Все сознательные работники и такие члены партии, как М.А.Спиридонова, тогда искали этого объединения, и если не нашли его, то не по своей вине. В Трехсвятительском пер. 6-го и 7-го, по-моему, осуществлялась только самооборона революционеров. Да и ее не было бы, если бы ЦК согласился меня выдать власти. Вот в этом я вижу его огромную историческую ошибку... Восстания не было... Убийство Мирбаха завершилось совершенно неожиданными политическими последствиями. Из акта протеста против вожделений германского империализма, из акта революционной самозащиты Советской России убийство Мирбаха было превращено в акт партийной вражды левых с.-р, с коммунистами и в действие, враждебное советской власти. Мало того, этот акт был истолкован советской властью как сигнал к восстанию левых с.-р, против нее. Вместо выступления против германского империализма он был превращен в вооруженное столкновение двух советских партий... Выступление... отряда произошло потому, что представители власти, узнав о том, что я после совершения убийства укрылся в этом отряде, потребовали у него выдачи меня..."172

Но показания Блюмкина ничего не меняли уже, и значит -- не были большевикам опасны. 6 июля началось стремительное падение партии левых эсеров. И уже никогда она не могла достичь той высоты, на которой стояла до июльских событий. Если на Пятом съезде Советов ПЛСР располагала более 30% всех

мандатов, то на Шестом, состоявшемся всего лишь через четыре месяца, левые эсеры владели лишь одним процентом голосов, 98% депутатских мест принадлежало теперь большевикам.173 Но мало этого, члены левоэсеровской партии не винили в июльских событиях никого, кроме себя и своего ЦК; комплекс того, что большевики были преданы ими в критический для коммунистической революции момент, не покидал многих левоэсеровских лидеров,174 а низы партии, критикуя свой ЦК,175 встали на позиции большевизма.