Ю Фельштинский - Еще раз о немецких деньгах

Шестой съезд -- тайный. Он собирается сначала на Выборгской стороне и переносится затем к Нарвским воротам. Далеко не все участники съезда считают правильным, что Ленин скрывается от суда. Володарский и Лашевич открыто говорят, что Ленин должен предстать перед судом и превратить его в суд над правительством. Подобные настроения у многих большевиков передает в своих воспоминаниях Суханов:

"Ленин был обвинен в позорном преступлении. Его обвиняли в том, что он пользовался деньгами немецкого генерального штаба... Но Ленин предпочел уйти в подполье, обремененный таким ужасным обвинением. Это было совершенно беспримерно и непонятно.

Связь с скрывающимся в Сестрорецке Лениным поддерживает Сталин. Ему же поручается сделать на съезде отчетный доклад ЦК. Касаясь вопроса о политическом курсе страны, он заявляет:

,,Апрельский лозунг: "Вся власть советам!" не может быть уже оправдан. Надо ясно дать себе отчет, что не вопрос о форме организации явится решающим. На самом деле решающим является вопрос, созрел ли рабочий класс для диктатуры. А все остальное приложится, будет создано творчеством революции".

Очень многие большевики думают, что рабочий класс для диктатуры еще не созрел.

Выступает Бухарин:

"Первый фазис революции, это -- с участием крестьянства, стремящегося получить землю. Это -- крестьянская революция. Второй фазис -- это после отпадения насыщенного крестьянства, это -- фазис пролетарской революции, когда российский пролетариат поддержат только пролетарские элементы и пролетариат Западной Европы".

Участники съезда, один за другим, ставят вопрос: "Неужели, товарищи, наша страна за два месяца сделала такой прыжок, что она уже подготовлена к социализму?" Сталин оглашает соответствующий пункт проекта резолюции:

"Задачей революционных классов явится тогда напряжение всех сил для взятия государственной власти в свои руки и для направления ее, в союзе с революционным пролетариатом передовых стран, к миру и к социалистическому переустройству общества".

Преображенский, отражая мысли Троцкого, вносит в текст резолюции поправку: "Предлагаю иную редакцию конца резолюции: "...для направления ее к миру и при наличии пролетарской революции на Западе -- к социализму"".

Несмотря на колебания и возражения некоторых членов партийного руководства, Ленин заставляет съезд взять курс на вооруженное восстание, --тридцадь девять лет тому назад.

ПЕРЕПИСКА

1. Михаил Первухин -- В.Л. Бурцеву

Секретное

Рим, 2 февраля 1921 года.

глубокоуважаемый Владимир Львович!

По-видимому, Вы стоите на пороге к тому, чтобы раскрыть вторую азефщину, только она будет носить имя "черновщины". Дело это -- очень серьезное. На нем можно себе и шею свернуть... При этих условиях Вам может оказаться полезным даже самое малейшее указание, даже обрывочек ниточки от запутанного клубка. И, значит, нельзя пренебрегать решительно ничем, что может помочь выяснить истину.

Вот я и считаю долгом сообщить Вам то, что знаю.

Ни документов, ни более или менее определенных показаний у меня нету. Есть только намеки. Так и смотрите на то, что я сообщаю.

В 1916 г. в Риме около меня упорно кружились агенты итальянской политической полиции, стараясь незаметно выпытать сведения о наиболее видных представителях политической эмиграции. Игра была грубая, я держался настороже, и господам этим попользоваться от меня не пришлось. Но еще тогда меня поразило, что явно подосланные полициею люди все эти разговоры сводили к двум лицам: некоему Равенгофу, которого русская колония считала за "охранника" и который уже при Керенском был арестован в Париже по подозрению в шпионстве в пользу германии, и о Викторе Чернове.

Из обмолвок итальянцев-журналистов, если не состоящих в полиции, то все же якшающихся с нею -- это здесь вещь обыкновенная, я убедился, что еще с весны 1915 г. у итальянцев было убеждение, что Чернов является агентом германии. За ним была установлена самая бдительная слежка, и именно не как за русским революционером, а как за германским агентом. Когда Чернов с Ривьеры переехал в Швейцарию, где и занялся пораженческою пропагандой, то и там за ним следили итальянские агенты, чтобы "осветить" лиц, входивших с ним в контакт и потом пробиравшихся в Италию. Достаточно было считаться знакомым Чернова, чтобы попасть под подозрение в качестве немецкого шпиона. Из-за родства с Черновым под это тяжкое подозрение попал честнейший человек, молодой медик Александр Филипченко, живший в Риме; и полиция следила за каждым его шагом . Любопытно, что в итальянской журналистской, или, точнее сказать, хроникерской среде, по своей профессии механически осужденной якшаться с полицией, и сейчас циркулирует легенда, будто итальянское правительство наложило секвестр на дом и мебель Чернова, как германского шпиона, на Ривьере. говорю "легенда", ибо, насколько знаю, своего дома у Чернова здесь не было, жил она на частной квартире.