Виктор Устинов - Великая Армия, поверженная изменой и предательством [К итогам участия России в 1-й мировой войне]

Как вспоминал сам Брусилов, «осуществление прорыва таких сильных, столь основательно укрепленных позиций противника было почти невероятным… Но я был уверен, что все же есть возможность вполне успешно выполнить задачу прорыва фронта и при таких условиях» [350] Центральный государственный военно-исторический архив, фонд Брусилова, дело № 1, л.л. 158–161. .

Избранная Брусиловым форма прорыва позиционного фронта не встретила одобрения в Ставке. Начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев пытался отговорить Брусилова от его плана операции. Алексеев советовал отложить наступление на несколько дней для того, чтобы подготовить и избрать лишь один ударный участок, как это уже выработано практикой настоящей войны, однако Брусилов наотрез отказался менять намеченный план действий. Он доносил Алексееву, что на избранном направлении главного удара, на участке шириной в 21 км, им стянуто 9,5 дивизий, т. е. 148 батальонов, или 145 тысяч человек пехоты, против 53 неприятельских батальонов [351] Военная мысль, № 6, 1946, с. 58–59. . Брусилов убеждал Алексеева в успехе, доказывая, что количество сосредоточенных сил на Луцком направлении вполне достаточно как для прорыва обороны, так и для развития дальнейшего успеха. А поэтому главные удары, наносимые другими армиями, будут лишь способствовать общему успеху. Наконец, Брусилов сообщил Алексееву, что изменять план атаки, откладывать день и час наступления он не считает возможным, ибо все войска уже сосредоточены в исходных районах для наступления.

Скрытность подготовки операции была одной из важнейших целей, которой добивался Брусилов непрерывно от командиров всех степеней и от штабов, требуя от них хранить в глубокой тайне время начала атаки и привлекаемые для этого силы и средства. Еще Цицерон говорил, что «нация может пережить своих дураков и честолюбцев, но она не может пережить измену. Враг у ворот страшен, но он известен и открыто выступает под своими знаменами. Предатель же свободно вращается среди осажденных, его хитрый шепот шелестит по стопам города, он действует втайне и заражает граждан, так что те не могут сопротивляться. Убийца менее страшен, чем он» [352] Утченко С. А. Цицерон и его время. М., 1972. .

Многие мероприятия, проводимые во фронте, Брусилов даже скрывал от генералов штаба Ставки, лично ставя в известность о них только Алексеева. В свою очередь и сам Алексеев скрывал от Николая II время начала наступления Юго-Западного фронта в убеждении, что царь поделится этой информацией с царицей, и это станет известно ее приближенным и врагам. Что заставило Алексеева утаивать от царя важнейшие мероприятия по подготовке войсковых операций и не обо всем информировать его? Да, мы знаем, что Николай II в военных делах, как и во всех других государственных делах, слыл дилетантом и невеждой и ничего сам не решал. От него нельзя было услышать хорошего совета или толковых рекомендаций, лучшее, что мог он делать — слушать. Но он имел привычку обо всем услышанном обмениваться мнениями с министром графом Фредериксом, неотлучно сопровождавшим императора в штабе и в поездках и никогда не оставлявшим царя наедине. Много раз Алексеев убеждался в том, что секретность военных операций не была обеспечена, и, подозревая министра двора графа Фредерикса в их разглашении, он конфиденциально попросил царя приходить в штаб лично, без министра, в сопровождении флигель-адъютантов, остававшихся в комнате дежурного офицера штаба Ставки. Однако утечка важнейшей секретной информации, о которой нередко знали только два человека — царь и начальник штаба, продолжала просачиваться из стен Ставки, и тогда Алексеев заподозрил Николая II в разглашении военных тайн своей жене — императрице Александре Федоровне, от которой они становились известны германскому командованию. Алексеев стал догадываться, что император, сообщая своей жене важнейшие военные данные — о составе резервов и месте их сосредоточения, о направлении главных ударов фронтов и наличии вооружения в войсках, — делал это под давлением германской агентуры, окопавшейся рядом с ним, среди высоких сановников, окружавших его и императрицу. Это не тема для семейных писем, но, видно, император и императрица были несвободны в своей политике, и Николай II обязан был периодически сообщать своей супруге военные тайны, которые становились известны офицерам Генерального штаба Германии, находящимся рядом с царицей. В свою очередь, императрица Александра Федоровна, по тому же принуждению, из-за страха за жизнь наследника и своей семьи, обязана была спрашивать у мужа о характере вооруженной борьбы, о ее развитии и направлении главных усилий русских войск на перспективу, как того требовали от нее приближенные. В каждом письме, сообщая императрице важные военные сведения, император наивно просил: «Прошу, любовь моя, не сообщай этих деталей никому, я написал их только тебе» [353] Центрархив. Переписка Николая и Александры Романовых 1914–1915, т. III. М-П., 1923, с. 290. . Царь не мог не знать, что по его же распоряжению все письма перлюстрировались тайной полицией царского двора, во главе которой стояли пруссаки.