Василий Сойма - ЗАПРЕЩЕННЫЙ СТАЛИН

Тут нужно знать меру, но далеко не всегда можно и не всегда нужно обязательно избегать аналогичных посещений.

Упомяну еше о случае, бывшем несколько месяцев тому назад. Ко мне пришел в «Изв[естия]>> б. секретарь Томского, Н. И. Воинов, и сказал мне, что Т[омск]ий в полном одиночестве, в мрачной депрессии, что к нему никто не заходит, что его нужно ободрить; он просил меня зайти. Я не выполнил этой человеческой просьбы, подчинив свое поведение вышеупомянутой политической норме. А может, это в данном случае была ошибка. Ведь и пессимистические политические настроения нередко вырастают на неполитической почве, которая, в свою очередь, может быть производной от политики.

В заключение я должен, товарищи, прямо сказать: я сейчас ни физически, ни умственно, ни политически не в состоянии появляться на работе (хотя и срок моего отпуска еще не кончился: он кончается только 1 сентября). Я не могу ничего приказывать, ни требовать, когда я подследственный. Яглубоко благодарен ЦК, что он не снял меня с «Известий». Но я прошу понять, что работать фактически смогу только после того, как с меня будет снят позор каменевских клевет. Я разбит настолько, что буду сидеть или на квартире или на даче и буду ждать вызова со стороны ЦК или Прокуратуры.

С комм, приветом Н. Б.

27 августа 1936 г.

Москва».

АПРФ. Ф. 3. On. 24. Д. 236. Л. 67–82. Автограф. Там же. Л. 53–66. Маш. экз.

Из истории переписки.

Вышинский в 1935–1939 годах занимал пост Прокурора СССР.

19—24 августа 1936 года в открытом судебном заседании слушалось дело об «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре». На скамье подсудимых было 16 человек. Ранее они исключались из партии, арестовывались, помещались в тюрьмы и высылались из Москвы за активное участие в троцкистской и зиновьевской оппозиции.

К высшей мере наказания были приговорены: Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Е. Евдокимов, И. П. Бакаев, С. В. Мрачковский, И. Н. Смирнов, И. И. Рейнгольд, Фриц-Давид (И. Д. Круглянский), М. И. Лурье, Н. Л. Лурье и др.

В приговоре сказано, что указанные лица были осуждены к смертной казни за проведение антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству С. М. Кирова и подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства.

Л. Б. Каменев, И. Н. Рейнгольд и некоторые другие подсудимые утверждали, что Бухарин, Рыков и Томский знали о существовании террористических групп правых. Бухарин в это время был в Средней Азии и, не подозревая о начавшемся в Москве процессе, писал письма Сталину о своих путевых впечатлениях.

24 августа 1936 года из Ташкента Бухарин направил телеграмму: «ЦК ВКП(б) т. Сталину. Только что прочитал клеветнические показания мерзавцев. Возмущен глубины души. Вылетаю Ташкента самолетом 25 утром. Прошу извинить это нарушение. 24/VIII Бухарин». (Ф. 3. On. 24. Д. 235. Л. 118.)

Они все молчали, и тогда встревоженный Бухарин обратился к Ворошилову.

Бухарин — Ворошилову

«Дорогой Климент Ефремович.

Ты, вероятно, уже получил мое письмо членам Политбюро и Вышинскому, я послал его ночью сегодня в секретариат т. Сталина с просьбой разослать. Там написано все существенное в связи с чудовищно подлыми обвинениями Каменева. (Пишу сейчас и переживаю чувство полуреальности: что это — сон, мираж, сумасшедший дом, галлюцинации? Нет, это реальность.)

Хотел спросить (в пространство) одно: и вы все верите? Вправду?

Вот я писал статьи о Кирове. Киров, между прочим, когда я был в опале (поделом) и в то же время заболел в Ленинграде, приехал ко мне, сидел целый день, укутал, дал вагон свой, отправил в Москву, с такой нежной заботой, что я буду помнить об этом и перед смертью. Так вот, что же я неискренне писал о Сергее?

Поставьте честно вопрос. Если неискренне, то меня нужно немедля арестовать и уничтожить: ибо таких негодяев нельзя терпеть.

Если вы думаете «неискренне», а сами меня оставляете на свободе, то вы сами трусы, не заслуживающие уважения.

А если вы сами не верите в то, что набрехал циник-убийца Каменев, омерзительнейший из людей, падаль человеческая, то зачем же вы допускаете резолюции, где (Киевская, напр.) говорится о том, что я «знал» черт знает о чем? (23 августа 1936 года «Правда» опубликовала заметку «Из резолюции Киевского областного и городского актива по докладу тов. П. П. Постышева» о процессе над Г. Е. Зиновьевым, Л. Б. Каменевым и др. — В. С.)

Где тогда смысл следствия, рев. законность и прочее?