Александр Пыльцын - Откровенные диалоги о штрафниках Великой Отечественной

Говорят, тот не познал счастья, кто не прошел войну, любовь и нищету.

Если эта фраза верна, то Александру Васильевичу Пыльцыну судьба отвесила более чем. Воевать — так в штрафбате. Любить — так всю жизнь. Быть нищим? Ну, так в масштабах всей страны. И, что характерно, мальчик Саша, как и миллионы его сверстников, отнюдь не мечтал о ТАКОЙ полноте бытия. Хотел стать железнодорожником и продолжить семейную традицию в родном городе Облучье. Однако планы совпадали с реальностью недолго. Десятый класс юный Александр закончил в 1941 году, за два дня до ставшей роковой для всей страны даты — 22 июня. Вскоре будущий командир взвода в штрафбате (впоследствии подчиненные любовно назовут его «Штрафбатя») трясся в военном эшелоне — в качестве рядового-добровольца.

— Александр Васильевич, за что вас в штрафбат?

— Вот и я спросил: «За что?» Решил, что это связано с репрессированным отцом. Но майор в штабе поправил: «Не “за что”, а “зачем”. Будешь помогать штрафникам искупать их преступления перед Родиной». Штрафными подразделениями должны были командовать кадровые военные.

— «Штрафбат» и «смертный приговор» — синонимы?

— Все зависело от непосредственного командующего армией, от продуманности операции. Например, в начале 1944 года наш батальон (около 800 человек) под командованием генерала Горбатова во время тылового рейда в направлении города Рогачева (Гомельская обл.) создал условия для успешного наступления основных сил и потерял убитыми всего 15 человек. После почти всех участников операции восстановили в званиях и вернули прежние награды независимо от того, были они ранены или нет.

А были случаи, когда выживали единицы — как в операции под руководством генерала Батова в октябре 1944 года в Польше.

В самом начале Берлинской операции — 16 апреля 1945 года — перед нашим батальоном поставили задачу отвлечь внимание от основных сил при форсировании Одера. Мы переправлялись без поддержки авиации, под непрекращающимся обстрелом. Лодки из плохо просушенного дерева стали тонуть. Штрафники бросались в ледяную воду и плыли, держась за борта. У меня в роте было 120 человек, а на тот берег высадилось чуть больше двадцати. Меня ранило. Потом узнал, что из бравших плацдарм остались живыми и невредимыми всего четыре человека.

— Пережить такую «мясорубку» — это вопрос везения или профессиональной подготовки?

— На войне вообще трудно сказать, кому удастся выжить, а кому нет. Вот перед форсированием Одера попал к нам летчик, капитан Смешной. Он во что бы то ни стало решил остаться в живых. Тренировался до изнеможения, научился стрелять из автомата, пулемета, противотанкового ружья, даже трофейные «фаустпатроны» освоил. Выжил в холодной воде Одера и повел за собой бойцов. Приобретенные им умения определили исход битвы — он ранил немецкого фаустника, захватил вражеское оружие и уничтожил им два танка. Но сам был убит во время следующей атаки тем самым фашистом, которого оставил в живых. Капитана Смешного я пытался представить к званию Героя Советского Союза, посмертно. Не получилось.

— Война, мне кажется, не располагает к большим чувствам. Там бы выжить…

— А у меня на фронте любовь была. С Ритой Макарьевской мы познакомились в Уфе, она в эвакуации была, я в запасной дивизии служил. Потом попали на один фронт — это везение. Иначе вряд ли мы были бы вместе. Сначала переписывались, один раз мне удалось съездить к ней, один раз — ей ко мне. А потом Рита перевелась из своего госпиталя в медпункт штрафного батальона. Вообще-то женщинам в штрафбатах служить было нельзя категорически, но моя жена получила разрешение комбата.

— Походно-полевые жены на фронте — обычное дело?

— У нас в батальоне их не было. Бывали случаи, как говорят, «зов плоти». Способы удовлетворить его искали и мужчины, и женщины. Большую роль в отношениях играла жалость к мужикам, которые на фронте несколько лет не видели женской ласки: «Мол, будь что будет, может, ему больше и не придется этого испытать».

— А как сложились ваши отношения с Ритой после войны?

— Мы прожили вместе 52 года, день в день. 14 декабря 1996 года я ее похоронил. Война нас догоняет…

— В советские времена вы не задумывались, что кое-где жизнь может быть лучше?