Андрей Демидов - Колодец Времени - книга поэм [СИ]

Быстро тогда дочь взяла, нож ей к горлу приставила Хели.

Жрицы оставили страх, к Артемиде мольбу обратили:

"Смилуйся дева охоты, семьи, целомудрия неба!

Город твоих амазонок враги разоряют жестоко.

В жертву дитя ты прими за спасение города света,

Девственность чище, чем всё, что до этого приняли боги!"

В храм Филоменес вошёл и Евфим, и застыли у входа.

Хели, увидев вождей, обратилась к ним полная гнева:

"В жертву я дочь принесу Артемиде, хоть нет ей и года.

Жертву такую приняв, вас убьёт непорочная дева.

Всех разорвёт на кусочки в безумии, словно вакханка.

Кровью орлов и собак напоит, мясо свиньям подбросит.

Головы на кол насадит - для воронов будет приманка,

И отличит Филоменеса от остальных только проседь!"

"Стойте!" - вскричал Филоменес, - "кончайте грабёж и убийство!"

И убоялись спартанцы, что жертву возьмёт Артемида,

И в благодарность за жертву нещадно начнет кровопийство.

Все сгинут здесь, если будет дочь Хели убита.

"Ладно!" - промолвил Евфим, - "мы уйдём, но дитя нам отдайте!

Дочь Эврепида должна жить в отеческой Спарте.

Не воевать за Приама сегодня вы нам обещайте.

И Артемиде клянитесь, и властной Астарте".

"Путь будет так, я пожертвую дочь не богам, а дорийцам.

Город оставьте, уйдите из нашего края.

Дичь я отдам ради родины милой кровавым убийцам!" -

Так отвечала царица алтарь покидая.

Вышел Евфим с Филоменесом вместе с другими наружу.

Город горел, выли псы и тела мёртвых грудой лежали.

Этот успех делал честь для любого спартанского мужа -

Завоевать с горстью воинов дикие дали.

Всюду мерцали оружия яркие блики,

Это ахейцы громили дома упиваясь сознанием власти.

Вдруг за колоннами храма послышались горькие крики.

Там юной жрицей несчастной Патрокл овладел безоглядно.

Девственность жрицы нарушил используя силу,

И на ступени священного храма её кровь упала.

Смерть призывая, желая живой лечь могилу,

Дева прекрасная ликом в отчаяньи горько рыдала.

"Что ты наделал, Патрокл, как ты мог оскорбить Артемиду?

Ты навлечёшь гнев её на ахейцев за эту забаву!" -

Крикнул ему Филоменес и в гневе схватил за хламиду,

Чуть не решился Евфим совершить над Патроклом расправу.

Поздно они спохватились - свершилось всё непоправимо.

Грустно уселись они на ступени в предчувствии мрачном.

Жрицу подняли подруги, шепча, повели к двери мимо:

"Ты оказалась, Минихия, в месте таком не удачном!"

Тут меч Минихия быстро схватила их ножен Патрокла,

И без раздумий вонзила себе острё прямо в шею.

Хлынула кровь и хламида на воине тут-же промокла.

Замертво жрица-дитя пала тихо под ноги злодею.

"Надо идти к кораблям, возвращаться скорее!" -

Вытащив меч свой сказал всем в тревоге Патрокл благородный.

Вдруг рык медведицы в храме раздался и кто был храбрее,

Копья подняв в храм ворвались, где громко ревел зверь голодный.

Но Артемида Браврония в виде медведицы ярой,

Быстро убила спартанцев с оружием бренным и слабым.

Вышла из храма богиня за жертвами мести кровавой,

В Аргос пылающий зверем чудовищным и криволапым.

Хели, увидев такое, решила бежать в сад у храма,

Дочь унося и поддавшись на этот раз страху.

Ринулся следом Евфимий крича обвинения прямо,

Быстро нагнав амазонку копьё бросил в спину с размаху.

Ярко сияющей молнией лезвие тело пробило.

Чуть не задело ребёнка облив кровью матери бедной.

"Улия, будь ты счастливей, чем я"... - Хели ей говорила,

Нежно склоняясь к дитя ликом смерти далёкой и бледной.

"Я отомстил за беспамятство после удара по шлему!

Слава убийства царицы даёт право встать в ряд Геракла!" -

Воин сказал и отрезал ей косу - победы эмблему.

Ткань пеленальная быстро от крови горячей размякла.

Девочку взяв, возвратился, отдал Филоменесу гордо.

Дочь Эврепида являлась желанной и важной добычей.

Тут показалась из дыма медведицы хищная морда -

Шла Артемида убить их нарушивших божий обычай.

В страхе бежали спартанцы из города в чистое поле.

Но лабиринт узких улиц не всем удалось им покинуть.

В дымном чаду умирали в отчаяньи, корчась от боли,

Как во дворце Минотавра, пришлось им в безвестности сгинуть.

Тридцать спартанцев остались в живых и с добычей изрядной.

Ждать было некого больше теперь и вожди были правы.

Вечер ужасный прошёл, растворился во тьме непроглядной,

Воды струил Борисфен, дул Борей, шелестели дубравы.