Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

Надо сознаться, что некоторые австрийцы приняли такой тон, что вполне оправдывали скорбь и опасения русских. Австрия всегда отличалась удивительной способностью применяться к обстоятельствам и в зависимости от них перемещать свои политические задачи; она обладала поразительным уменьем пользоваться своим географическим положением, позволявшим ей то оказывать давление на Запад, то устремляться на Восток. Несколько лет тому назад в Вене образовалась партия, враждебная России более, чем Франция. До сих пор она была немногочисленна и не имела полоса. Она высказывала тот взгляд, что, вместо того, чтобы, на свою погибель, вести борьбу с великой западной империей, Австрия должна опереться на Францию и действовать с ней заодно в видах сопротивления восточным замыслам России; что нужно победить и вытеснить Россию с Востока, затем расширить своя владения по течению Дуная, перенести туда свою деятельность и там восстановить свое счастье. В настоящее время, когда считавшееся невозможным, о чем и мысли не допускалось, стало совершившимся фактом, когда как бы чудом свалился с неба брачный союз с Францией, эта небольшая группа людей заговорила громко, стала настойчиво проводить свои взгляды, и в известных общественных трупах – в особенности среди молодежи, а также в армии – ее воззвания пробудили воинственный отголосок. Храбрая, но неудачливая армия, удрученная постоянными поражениями, жаждала случая одержать победу – хотя бы за счет старых союзников – и возымела злостное желание выместить на России нанесенные ей Францией поражения. Австрийские офицеры заходили к нашим оставшимся в Вене офицерам и говорили: “Устройте, чтоб мы могли сражаться рядом с вами; вы увидите, что мы будем достойны этого”. [396]От русских, которых до сих пор носили на руках, не ускользнули бестактные намеки и враждебные выходки австрийцев. Не скрывая своего удивления, они с горечью говорили: “Еще несколько дней тому назад мы были в Вене в большом почете. Теперь обожают французов, и все поголовно хотят воевать с нами. [397]

Дойдя до Петербурга, рассказы о настроении в Вене и Париже еще больше усилили тревогу, вызванную в русской столице известием о браке. Среди тех русских, которые желали, чтобы выбор пал на их великую княжну, разочарование было тем глубже, чем больше были их надежды. Первоначальная досада превратилась в злобу против правительства, которое они обвиняли в том, что оно упустило случай закрепить благосклонность Наполеона и обеспечить России бесспорные выгоды. Язвительные и почти оскорбительные фразы сыпались, главным образом, на императрицу-мать; говорили, что все зло в упрямстве государыни, в ее беспочвенных предубеждениях. “Этот брак, – писал Коленкур Талейрану, – произвел здесь забавную революцию; наиболее ворчавшие на союз с нами, наиболее противившиеся ему бросают камень в императрицу-мать…”. [398]По странному противоречию русские стали превозносить выгоды французского союза, которому до сих пор придавали так мало цены. Теперь, когда Франция начала отдаляться от России, каждый стремился сделаться французом, а так как эта уже несвоевременная симпатия выражалась глубокими сожалениями, мрачными предчувствиями и зловещими предсказаниями, то все это в конце концов убедило Александра, что Наполеон отстранился от него и теперь питает к нему только враждебные чувства. [399]

Все способствовало тому, чтобы укрепить в нем такое опасение – и поведение иностранных правительств, и толки в салонах и городах. Венский кабинет недавно предупредительный до угодливости, стал задирать нос, заговорил тоном холодного достоинства и пренебрежительного невнимания. Меттерних, стараясь успокоить относительно последствий брака соседние государства – Пруссию и Оттоманскую Порту, – давая им понять, что Австрия не помышляет о возмещении своих потерь за счет своих соседей, не торопился успокоить Россию, к которой с 1809 г. питал непримиримую злобу. Он так характеризует свои отношения к русскому двору. Мы поставили себе за правило, “не давая заметить нашего раздражения, выказывать ему полнейшее безучастие и презрение, на которые мы обрекли его за его поведение в последнее время”. [400]Чтобы еще более смутить и без того расстроенную душу Александра, к неожиданной надменности Австрии присоединились, как знамение времени, выражения сочувствия и предложения, исходящие из другой страны. Считая, что союз, связующий царя с императором, нарушен, Англия предлагала ему себя в утешительницы. Она действовала через тайных агентов, пробовала снова завязать с ним сношения, “стучалась во все двери”, [401]нашептывала, что отвергнутой Францией России остается только один выход, – искать убежище у своих старых истинных друзей. При наличности столь разнообразных, но одинаково тревожных симптомов в Петербурге неожиданно было получено известие, которое как бы подтверждало их. В тот самый день, когда Наполеон обручился с эрцгерцогиней, он отказался утвердить заключенный против Польши договор и пожелал заменить его другим.