Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

В конце концов, Наполеон решается принять некоторые неотложные меры предосторожности. Он приказывает ускорить движение немецких контингентов, отправленных в Данциг, призывает к деятельности государей, которым поручено их доставить, распекает запоздавших. Даву получает приказание – если того потребуют обстоятельства – перенестись “во весь дух” через Штеттин, Мекленбург и Померанию на Одер и Вислу. Первый корпус должен пройти это пространство “в полном составе, идя, как бы во время войны, быстро и в три колонны”. [165]– “Но мы еще не дошли до войны”, – торопится добавить император. Тем не менее, он думает немедленно собрать войска за Рейном и Альпами.

Естественным отражением причиняемых ему Россией беспокойств является большая предупредительность к государствам, которые могут служить ему против нее. 5 апреля в разговоре с австрийским посланником, князем Шварценбергом, он впервые говорит о союзе в положительном смысле и высказывает желание на всякий случай иметь в своем распоряжении вспомогательный корпус. [166]

Затем он уже не так пренебрежительно относится к заискиваниям Пруссии и разрешает своему представителю при ней, Сен-Марзану, вступить в разговор [167], Далее на Севере Алькиеру предписывается отнестись с большим вниманием к предложениям Бернадота и определенно узнать, “чего хотят” [168]. В довершение всего Шампаньи готовит проект депеши Латур-Мобуру, нашему поверенному в делах в Константинополе. Этот агент должен быть немного откровеннее с министрами Порты, впрочем, сохраняя большую осторожность. “У нас нет еще войны с Россией, – говорится в проекте. – Императору не угодно этой новой войны. Россия, наверно, боится войны и очень далека от того, чтобы желать ее. Между обоими правительствами по-прежнему существует союз, так что показная сторона его должна тщательно сохраняться. Поэтому вы должны остерегаться всякого открытого выступления, в котором Россия могла бы видеть шаг, направленный против нее. Тем не менее, готовьте узы, которые в случае войны, могли бы соединить Францию с Турцией, и втихомолку сглаживайте препятствия, чтобы не было помехи к тесному союзу обоих государств”. [169]Из этого проекта видно, что Наполеон хочет воспользоваться Турцией, подобно Швеции; что он намерен бросить ее на фланг русских армий, если бы тем пришла фантазия пойти на Варшаву.

Он сознает, что вторжение русских в герцогство будет для него величайшей помехой. Оно может расстроить все будущее, все планы, сформировавшиеся в его уме. В результате досада, вызванная тем, что, может быть, ему придется вести войну без надлежащей подготовки, вынуждает его приступить к более серьезным переговорам с Россией. Пока он верил в возможность отсрочить кризис до будущего года, т. е. до того времени, когда в его руках будут все средства, он допускал только два радикальных, целиком в свою пользу, решения: или войну, которая бросила бы Россию к его ногам, или же ее капитуляцию в силу простого развертывания наших сил. По кризис возникает раньше назначенного им времени, он застает его врасплох, поэтому он не отвергает мысли окончить дело мирным путем. Он не прочь помириться и принять во внимание требование противника, лишь бы это не слишком затрагивало его гордость и его политику. Будут ли его стремления к полюбовному соглашению отвечать таковым же желаниям, зародившимся немного раньше в уме Александра, остановят ли они конфликт, сохранят ли мир?

1 апреля наш новый посланник в России, генерал Лористон, получил приказание выехать из Парижа и отправиться к месту назначения. Данные ему инструкции уполномочивали его сказать, что император начнет войну только в двух случаях: если Россия подпишет мир с англичанами или же потребует от турок территорий по ту сторону Дуная. [170]Лишь только Лористон выехал, его нагнало письмо, которое Наполеон поручал ему передать императору Александру. Это был самый настойчивый призыв к чувствам дружбы и доверия. К откровенному объяснению, во время которого все было бы высказано друг другу и по всем претензиям можно было бы прийти к соглашению. В этом письме Наполеон сознается, что вооружается и уверяет, что имеет на это право, ибо “известия из России не носят миролюбивого характера. То, что там происходит, – говорит он далее, – служит новым доказательством тому, что повторение одного, и того же – самый сильный риторический прием. Вашему Величеству столько раз повторяли, что я питаю злобу к вам, что ваше доверие ко мне пошатнулось. Русские уходят с границы, на которой они нужны и отправляются они туда, где у Вашего Величества только друзья. Я тоже должен был подумать о своих делах и принять свои меры. В противовес моим приготовлениям Ваше Величество вынуждены будете усилить свои; все, что вы сделаете, отзовется здесь, и вынудит меня к новым рекрутским наборам. И все это ради каких-то призраков. Это повторение того же, что я видел в 1807 г. [171]в Пруссии и в 1809 г. в Австрии. Что касается меня, я останусь личным другом Вашего Величества даже тогда, когда злой рок, увлекающий Европу, заставит наши народы взяться за оружие. Я не буду следовать примеру Вашего Величества: я на нападу никогда; мои войска двинутся только в том случае, если Ваше Величество разорвет тильзитский договор. Я первый разоружусь и приведу дела в положение, в каком они были год тому назад, если Вашему Величеству угодно будет вернуться к прежнему доверию. Имели ли вы когда-нибудь повод раскаиваться в оказанном мне доверии?... [172]