Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

Предложение Кошелева и письмо царя встревожили Меттерниха. За несколько дней до этого у него был разговор с Штакельбергом, который заставил его призадуматься. Русский посол сообщил ему по секрету, что знает тайну своего государя и, показав ему в доказательство “письмо, написанное целиком” рукой Александра, намекнул на некоторые возможные в будущем обстоятельства. “Во время моего разговора с ним, – писал Меттерних своему повелителю, – я уловил некоторые обороты фразы, заставляющие меня думать, что в один прекрасный день при известных обстоятельствах занятие Галиции может свершиться без нашего согласия”. [144]

Меттерних не считал возможным слишком решительно впутываться в рискованное предприятие, от которого Австрия могла понести непосредственный, прямой вред, тогда как выгоды его были весьма сомнительны. Он испросил разрешения предупредить Штакельберга, что всякий захват территории будет рассматриваться “как объявление войны”, и сверх того в случае надобности заявить, что сосредоточение русских войск возле Галиции и Буковины, слух о чем уже дошел до Вены, кончится тем, что вынудит австрийского императора мобилизовать свои войска и поставить их на военную ногу. [145]

Итак, отваживаясь на нападение, Александр столкнулся бы не только с варшавской армией, но и с австрийскими силами. Но и этим не исчерпывались его ошибочные расчеты. В это же самое время он ясно заметил эволюцию Бернадота, который, по всем данным, готовился повернуться к нему спиной и направлял свои взоры к Франции. Кокетство наследного принца со своим прежним повелителем, его неблаговидные походы, дружба с Алькиером, приказ всем шведским дипломатам стараться быть в наилучших отношениях с французскими коллегами, – все это не могло ускользнуть от проницательности русских агентов. Недовольство Александра по этому поводу сказалось фальшивыми отношениями к стокгольмскому кабинету, и царь сразу же покончил со своими надеждами на Швецию. [146]

В Пруссии, где кабинет упорно вел двойственную игру, король проявлял много добрых чувств и мало желания действовать. Он исходил из той мысли, что, рискнув ввязаться в войну, он неизбежно погибнет, если только Пруссия, с тыла поддержанная Россией, не будет при этом поддержана и прикрыта с левого фланга Австрией. Но он знал, что Австрия, безусловно, отказалась вступить в новую коалицию. Мало того, доверяя преувеличенным донесениям, он даже думал, что Меттерних и его повелитель бесповоротно перешли на сторону Наполеона и просили только разрешения изменить европейскому делу. Через тайных посредников он приказал сообщить это в Петербурге и настойчиво советовал быть благоразумными. [147]Сверх того, во многих местах Германии, рядом с упорной ненавистью к Франции, нетрудно было заметить течение, неблагоприятное России. Причиной тому был запретительный указ. Закрытием ввоза товаров в Россию по суше эта суровая мера вредила не одной только Франции. Она нанесла существенный вред немецким торговле и промышленности, терявшим один из главных рынков. В промышленных странах, например, в Саксонии, этот экономический разрыв был встречен с негодованием. Он вызвал жалобы и жестокие упреки и навлек на царя своего рода непопулярность. [148]Александр видел, как со всех сторон поднимались и заграждали ему путь непредвиденные преграды.

Под впечатлением этих обрушившихся на него со всех сторон разочарований Александр наложил запрет на свои планы и отступил. За порывистым стремлением к нападению наступил период колебаний и сомнений. Не отказываясь вполне от своего плана, он приостановил его выполнение с тем, чтобы вернуться к нему при лучших условиях. Его письма Чарторижскому прекратились. Вернее сказать, сделались более редкими. Князю было сообщено, чтобы он не рассчитывал на скорое начало военных действий. “Я должен был, – писал ему позднее Александр, – покориться необходимости быть простым зрителем грядущих событий и не вызывать моими поступками войны, значение и опасности которой я вполне понимаю”. [149]Далее в том же письме он писал, что не отказался ни от занимающих его планов, “ни от решимости осуществить их, когда обстоятельства будут тому благоприятствовать”. [150]Военные приготовления не были отменены. Армия продолжала развертываться в боевом порядке. Не нанося удара, Россия осталась с поднятой рукой и замерла в этом положении.

Собрав войска, Александр приобрел ту выгоду, что оградил себя от нечаянного нападения в случае, если бы у Наполеона явилось желание выполнить план, о котором он сам мечтал. По его мнению, сделанные приготовления к войне, дойдя до сведения императора, должны были удержать того от попыток к рискованному нападению. Невольно возникает вопрос, отчего царь не использовал создавшегося положения и не доставил России тогда же известной выгоды, большей свободы действий? Разве не мог Александр под охраной своих войск, занявших на границе крепкое положение, осуществить одну из своих излюбленных идей, т. е. настежь открыть свои гавани британским кораблям. Иначе говоря, их предметам ввоза и открыто заявить о своем нежелании принимать дальнейшее участие в борьбе между Францией и Англией? По некоторым данным видно, что у него было такое поползновение и что он помышлял, не заводя войны, отделаться от остатков союза. [151]