Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

Теперь пусть предположат вторую гипотезу, пусть проследят за ее развитием. Быстрая перемена фронта варшавян даст русскому императору возможность действовать и опередить своего противника. Высказав с полной откровенностью, что при настоящем положении вещей он не перейдет первым в наступление, “не сделает этой ошибки”, Александр прибавляет: но дело примет совсем иной оборот, если поляки захотят присоединиться ко мне. Подкрепленный 50 000 человек, которыми они меня ссудят, далее 50000 пруссаков, которые тогда без риска могут присоединиться ко мне, и пользуясь психологическим переворотом, который вследствие этого неизбежно произойдет в Европе, я получу возможность без выстрела дойти до Одера”. Следовательно, театр военных действий сразу же перенесется по ту сторону Польши. Возрождение польского народа совершится мгновенно, без потрясений, без ущерба для их территории. Таковыми, наверное, будут результаты союза двух славянских народов; к вероятным же результатам должно причислить полное ниспровержение французского владычества, освобождение всех народов и восстановление Европы, в которой Польша мирно займет свое место. Этой подвергавшейся столь жестоким испытаниям нации Александр дает надежду на спокойное и счастливое будущее, на возможность залечить свои раны, развить источники своих доходов и расцвести под защитой могущественной империи, которая будет ей покровительствовать, не притесняя ее. Он сгущает краски, стараясь представить возможно ярче создаваемую им картину. Но так как он не желает легкомысленно пускаться в предприятие, то за обещанные чудеса требует и для себя гарантий и залогов. Не имея уверенности, “будет ли иметь место вышеупомянутое сотрудничество поляков с русскими”, он хочет получить на этот счет несомненные обеспечения и доказательства. Дело Чарторижского доставит ему таковые; он должен заручиться обещаниями, собрать подписи военных начальников и выдающихся лиц, которые по праву рождения или по службе стоят во главе нации. Подстрекая князя приступить к вербовке, Александр советует ему поступать осторожно под строжайшим секретом, избегая подозрений французской полиции. Его письмо оканчивается следующими сердечными словами: “Всем сердцем и всей душой ваш на всю жизнь. Прошу передать мои наилучшие пожелания вашим родителям, братьям и сестрам”.

Обратившись вторично к Польше с предложениями, поставив ей свои условия, Александр начинает действовать на Австрию. Его способ действия в Вене напоминает бывший уже до него в употреблении знаменитый прием. Чувствуется, как будто вновь появляется на сцену тайная дипломатия Людовика XV, оставившая о себе столь пикантную память. Нужно сказать, что в продолжение известного периода своего царствование Людовик XV вел переписку со своими посланниками при разных дворах через старшего секретаря, Терсье, о ко” тором ничего не знали его одураченные министры. Александр нашел своего Терсье в лице какого-то Кошелева, сенатора, состоявшего в министерстве иностранных дел. Этого-то чиновника он и избрал для передачи своему посольству в Австрии непосредственно от него, императора исходящих распоряжений и для получения ответов из Вены. В собственноручном письме к посланнику своему в Вене, графу Штакельбергу, он указывает на него, как на своего поверенного, и говорит: “Вы будете вести переписку непосредственно со мной, в случаях же, требующих особой осторожности, адресуйте ваши письма и посылки Кошелеву, который пользуется полным моим доверием. Канцлер не должен знать, о чем говорится в письмах”. [46]Александр, конечно, знал, что и канцлер Румянцев сознавал необходимость на случай войны с Францией вступить с Австрией в более близкие отношения, но ему было известно и то, что Румянцев, насколько это было в его силах, стремился избежать войны с Францией, что он отвергал самую идею о нападении, хотел придать соглашению с Веной чисто оборонительный характер и потому готов был удовольствоваться обеспеченным нейтралитетом. Вот где причина секретничания царя. Он хочет большего, чем его канцлер; он хочет идти дальше и решительнее своей официальной дипломатии.

11 февраля Румянцев с кажущегося одобрения царя препроводил Штакельбергу длинную инструкцию. В ней с душевной тревогой указывал он на возрастающее могущество Наполеона. По его мнению, единственное средство положить этому предел заключалось в том, чтобы Австрия обязалась не выступать против России в том случае, если бы России пришлось вести войну с Францией. Для воздействия на венский двор канцлер не считал целесообразным предлагать ему территории на нижнем Дунае. Настойчиво преследуя свою мечту на Востоке, престарелый государственный человек не мог мириться с мыслью пожертвовать результатами, добытыми с таким трудом и так дорого оплаченными. Кроме того, не будучи поставлен в известность о проекте восстановления Польши, он не знал, что государю нужна будет Галиция, и что тот должен будет вознаградить теперешних владельцев этой провинции. Поэтому он счел достаточным подать Австрии надежду на возврат плодородных провинций в Италии и Германии в том случае, если Наполеон вызовет войну и будет побежден. [47]