Франц Фюман - Богемия у моря

- Что? - изумился я и спросил, откуда это известно бургомистру, и он рассказал, что познакомился с фрау Трауготт еще в лагере под Эгером, где был сборный пункт переселенцев, еще на богемской земле, и уже тогда его поразили ее беспомощность и потухший взгляд, и поэтому он, как мог, позаботился о ней, а когда уже в пути она узнала о том, что их везут к Балтийскому морю, то прижала к себе ребенка, как дерево прижимает под ветром свои ветви, и долго сидела, съежившись, на скамейке, неподвижно, словно окаменелая, а потом беспрестанно качала головой и с искаженным от ужаса лицом бормотала себе под нос, что нахлынет вода и все снесет, все...

Я схватил бургомистра за руку.

- Что вы еще о ней знаете? - нетерпеливо спросил я его.

- Позже, - сказал бургомистр, - позже, когда она прониклась ко мне доверием, на одной из остановок она отважилась спросить меня, нельзя ли ей поселиться где-нибудь в другом месте, она не хочет ехать к морю. Конечно, я стал утешать ее и сказал, что она привыкнет и к морю, но она только покачала головой и, как всегда, молча отошла.

Морские ласточки стремительно пронеслись над самым обрывом.

- А потом? - настойчиво продолжал я расспрашивать, все еще держа бургомистра за руку.

- Потом ничего, - сказал бургомистр. - Конечно, мы не могли изменить свой маршрут, фрау Трауготт приехала сюда, получила домик и надел земли подальше от побережья, не у самого моря, но когда я потом увидел, что все-таки она никак не может наладить свою жизнь здесь, у моря, и попытался переселить ее, она воспротивилась, но я уже рассказывал вам об этом.

- Странно, очень странно, - задумчиво проговорил я.

Вдруг меня осенила одна мысль.

- Если все это так, значит, она уже когда-то бывала у моря! воскликнул я.

- Как же она могла туда попасть? - спросил бургомистр.

Я пожал плечами, я тоже этого не знал.

- Разве могла раньше батрачка из Богемии приехать к морю, - повторил бургомистр, и мне пришлось с ним согласиться. - В этих деревнях даже поездка на поезде до следующей станции была таким событием, которое не забывалось всю жизнь, так как же она могла попасть к морю, - еще раз повторил бургомистр, и чем больше он говорил в свойственной ему спокойной и рассудительной манере, тем больший интерес я к нему испытывал. Я сказал ему, что я писатель, признался в своей склонности разузнавать человеческие судьбы и попросил его рассказать немного о своей жизни, и бургомистр охотно согласился как-нибудь вечерком это сделать. Я поблагодарил его и сказал, что хотел бы сейчас спросить лишь о том, ехал ли он тогда один на новую родину или у него была семья, на что бургомистр ответил, что ехал один, он один вернулся из концлагеря, жена его там погибла, а двух сыновей своих он так и не смог отыскать, говорили, что они погибли в фольксштурме.

Море пенилось, вдали гудел пароход. Мне что-то сдавило горло, я не мог произнести ни слова. Я не раз уже давал самому себе отчет в своей прежней жизни, писал о ней и думал, что уже окончательно подвел черту под ее последней главой. Поездка к морю должна была подтвердить это, и вот теперь я понял, что не в моей воле подвести эту черту. Прошлое еще не прошло. До тех пор пока хоть один человек спрашивает, зачем было нужно переселение, прошлое еще не прошло, и у меня оставались обязанности, от которых я не имел права освободиться.

Я вспомнил, что боялся, как бы разговор с фрау Трауготт не п мешал моему отдыху, и мне стало стыдно.

Бургомистр почувствовал мое смущение.

- Вы были тогда еще очень молоды, - сказал он и спросил, сколько мне лет.

- Я назвал год своего рождения: 1922-й, и бургомистр заметил:

- Вам пришлось тогда, конечно, служить в армии.

- Мне самому этого очень хотелось, - признался я и рассказал о встрече с бароном и тосте за Богемию у моря.

- Но и вы тоже сумели найти ту большую дорогу, по которой жизнь движется вперед, - сказал бургомистр.

- После того, как побывал в плену, -з ответил я.

- Вам было труднее найти эту дорогу, - сказал бургомистр. - Вы пили вино с господином бароном, а я жал рожь на его полях, копал картофель и свеклу, за таким занятием, поверьте, скорее узнаешь жизнь.

Я молча кивнул, подумав, что бургомистр, захоти он, мог бы после освобождения остаться в родной деревне, ему наверняка предлагали остаться, но он посчитал, что важнее поехать вместе с переселенцами за границу, поддерживать их словом и делом, чтобы они не чувствовали себя брошенными на произвол судьбы и были уверены в завтрашнем дне, и я понял, что идущий рядом со мною человек, которого я, еще не зная, слишком поспешно счел за бюрократа, один из тех незаметных героев, без которых Германия погрузилась бы в небытие. Украдкой я разглядывал его: худощавый, подтянутый, среднего роста, с обветренным лицом, с глубокими морщинами на щеках и на лбу, лицо, дышавшее добротой, которая свойственна людям, устоявшим во многих битвах. "И вероятно, на лацкане пиджака под кожаной курткой, - подумал я, - у него приколот маленький овал с красным знаменем и двумя крепко сжатыми руками" * [* Овал, на котором изображены руки в братском рукопожатии, - значок СЕПГ.]. Он почувствовал на себе мой взгляд и смутился.