Франц Фюман: Капитуляция

Он спускался вниз нерешительно. "А хорошо бы, - подумал он, - быстро спуститься на дорогу и просто удрать, как-нибудь я проберусь мимо них!"

"Трус! - выругал он сам себя. - Какой трус!"

Внезапно он понял, что русские уже стоят у него за спиной. "Нет, не могу перебежать к ним, мне страшно", - подумал он. И вдруг он почувствовал резкую удушающую хватку на шее, что-то жесткое резко сдавило ему горло, не давая дышать. Он за что-то зацепился веревкой. Только теперь он заметил, что у него на шее все время оставалась петля-удавка, сейчас ее конец запутался между сучьями или камнями и остановил его. Это были не мысли, а ощущения - невозможно дышать, серая пелена застилает глаза, в гортани непереносимая боль. "Вот так и умирают?" - пронеслось в его сознании, и тут перед его глазами на волне резкого света всплыло лицо - старик с багрово-синим, набухшим лицом, с перекошенным ртом, с развевающейся седой бородой. Он увидел лицо старика и сразу почувствовал запахи едкого дыма, чад горящих домов, обугливающейся одежды, паленого мяса, и вместе с этими запахами в памяти всплыла бесконечная равнина, покрытая хлебами, и утонувшая в полях деревушка с колодезным журавлем, с подсолнухами, с белыми до голубизны домиками, с простреленными гипсовыми фигурами поющих детей перед разрушенным зданием школы.

"Константинове! - пронеслось в памяти солдата. - Константинове. Украина. Отступление. Приказ о выжженной земле. Выжженная земля. Старик вышел из своей хаты и погрозил нам кулаком. Старик с седой бородой. Приказ - повесить..."

- А-а-а! - закричал молодой солдат. А старик придвинулся к нему и поднял кулак. - Я не виноват, я тебя пальцем не тронул, я не виноват! пробормотал молодой солдат, но не услышал собственного голоса. - Я не виноват, я не виноват! - безмолвно вопило его сердце, но он сам больше не верил своему сердцу. Замирая от ужаса, он видел, как к нему по воздуху приближаются мстители. И первым был повешенный старик, а за ним аллея ни в чем не повинных деревьев: их ветки согнулись под тяжестью повешенных, их тела раскачивались и ударялись друг о друга, как колокола, бесконечный, гудящий набатом лес двигался на него, а за этим лесом шагала армия мстителей, и хриплым от ярости было ее дыхание, и от медного грохота ее литавр рушились стены городов. И старик показал на молодого солдата, и русские солдаты бросились на него, и их руки схватили его железной хваткой за горло и вдавили его горло в готовое разорваться сердце. Солдат вырвался изо всех сил - это его ослабевшие руки чуть расширили удавку на шее. Он поднялся на цыпочки, откинул шею назад с такой силой, что у него затрещали позвонки, и так, чуть увеличив просвет между веревкой и гортанью, он сумел левой рукой придержать веревку и свободной правой рукой схватить веревку, которая висела у него сзади на шее, и изо всех сил несколько раз дернуть за нее. Веревка надорвалась, но осталась целой. Тогда, придерживая веревку рукой, солдат, пятясь, взобрался немного вверх по склону, и веревка обвисла и отцепилась, и, шурша и извиваясь, как змея, заскользила сквозь листву кустов. Солдат мгновенно расширил петлю на шее и, обливаясь потом, побежал вверх по склону.

Взбираясь вверх, он думал о том, каким безумием было бы сдаться самому в плен к русским. "Они не могут простить! Они не могут иначе, - думал солдат, взбираясь по склону. - Они должны свершить отмщение: зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь, деревня за деревню, и за каждый город-город, наш народ за их народ, и наша страна за их страну! Они победили, и это было бы безумием, если бы они отказались от мести! О Германия! Твои города будут испепелены прежде, чем кончится этот май, и стены твои будут разрушены, а твои сыны и дочери убиты, и имя твое будет предано забвению, и плуг распашет твою обугленную землю. Иначе быть не может!

Взгляни судьбе прямо в глаза, глупец! Мы проиграли войну, это конец, и мы его заслужили. Теперь нас, немцев, вычеркнут из истории народов. Это грядет отмщение!"

Молодой солдат взобрался на плато. Его лицо и руки были в крови. Мундир превратился в клочья.

Он рухнул на колени и сорвал петлю с шеи. "Пусть будет что будет, сказал он, - я жить хочу! Я еще не жил! Я должен написать ту картину!" дыхание со свистом вырывалось у него из груди.

"Надо спуститься вниз, к товарищам, - подумал он, как в горячечном бреду. Он заставил себя встать, ноги плохо слушались, мысли неслись как у безумного: К товарищам! Что бы ни случилось, к моим товарищам! У меня нет другого пути. Разве мы все не немцы? Мы должны держаться друг за друга. Мы должны продолжать войну. Пробиться.