Дмитрий Старостин - Между Средиземноморьем и варварским пограничьем [Генезис и трансформация представлений о власти в королевстве франков]

При изучении судебных записей из меровингской Галлии исследователи допускают терминологические неточности, анализ которых дает возможность поставить вопрос о прерогативах властителя в меровингской Галлии. Среди англоязычных ученых стало обычным называть подобные судебные записи словом “placita” {286} . Эта традиция берет начало в Высоком Средневековье, т.к. термин “placitum” стал широко применяться для обозначения заседаний королевского суда только в послекаролинскую эпоху, в X–XI вв. {287} В XII–XIII вв. хранители монастырского архива Сен-Дени, следуя обычаям своего времени, именовали их именно так, о чем свидетельствуют пометки, находящиеся на «дорсальной» (оборотной) стороне грамот. Однако употребление данного термина может затруднить понимание процессов, происходивших в меровингской Галлии. Ведь словом “placitum” в Поздней Античности обычно назывались договоренности, которые могли не быть связаны с судебными заседаниями, а тем более с заседаниями наместнического суда или с петициями императору [44]. С началом домината императорская канцелярия (“officium a libellis”) приобрела большое влияние в формулировании практики частного права, и может показаться неудивительным, что в Раннем Средневековье указанные традиции сохранились {288} .

Об этом, казалось бы, свидетельствует и сравнение меровингских судебных записей с императорскими рескриптами времен поздней империи. Как и последние, меровингские судебные документы начинались с имени короля, а затем следовало приветствие (“viri inlustri”), которое напоминало об обращении императора к важнейшим лицам своей империи, характерное для этого типа документов {289} . Ведь рескрипты, коими императоры отвечали на запросы, направленные в их адрес по поводу сложных аспектов частного права, стали одним из важнейших источников правовой практики в Поздней Античности.

Однако именно сравнение с императорским рескриптом дает возможность поставить вопрос о том, каковы были представления о прерогативах властителей в области судопроизводства. Ведь в V в. восприятия роли рескриптов и эдиктов как источника права претерпели серьезные изменения. Хотя императоры не участвовали лично в судебных заседаниях, особенно по частным искам, в ходе IV в. запросы мнения императора или его окружения знатью и влиятельными людьми приобрели характер эпидемии. В ответ на это в 398 г. и в 426 г. вышли постановления, в которых императорские рескрипты и эдикты, в большинстве своем полученные таким способом, были лишены юридического приоритета по сравнению с нормами традиционного римского права; именно их юристы изучали в школах и применяли в судах {290} . При императоре Феодосии III — в период между 429 и 438 гг. — предприняли успешную попытку составить сборник, сведя в нем все постановления, которые могли использоваться в качестве источника права [45]. Ученые спорят о том, являлся ли этот сборник единым законом империи. Можно утверждать — он представлял установления, и именно на них юристы ссылались в суде. Процесс создания Кодекса Феодосия позволяет понять процедуру, благодаря которой эдиктам императора был придан статус источника права. Данный Кодекс составлен юристами, издан императором, а затем утвержден сенатом сначала Восточноримской, а позже Западноримской империи в 438 г. {291} Процедура дает возможность заключить — в поздней Римской империи прерогативы императора в области частного права были сильно ограничены, и только сложные ритуалы придавали постановлениям легитимный статус правовой нормы.

С падением Западной Римской империи представление о прерогативе властителей высказывать свое мнение по спорным вопросам частного права и способствовать установлению норм в этой сфере изменились ненамного. Ученые предположили, что властители королевств, сменивших имперскую администрацию, во многом подражали императорам. Было показано — издание варварских правд во многом проходило с соблюдением процедуры и формальностей, характерных и для издания Кодекса Феодосия {292} . Например, Бургундская правда представляет из себя сборник постановлений по отдельным юридическим вопросам, выпущенным королями бургундов в период между серединой V в. и началом VI в. Исследователи уподобляют сборник законов Кодексу Феодосия: в нем постановления королей, «конституции», были сведены в одну рукопись, и этому тексту в итоге придали статус закона бургундов в собрании знати и других влиятельных людей {293} . При составлении Салической правды, возможно, тоже сыграли свою роль представления о том, что король не имел права издавать законы, относившиеся к сфере частного права. Королевский нотариус Бадило был ответственен за запись Салической правды, однако сам текст составлен от лица неких четырех судей, знатоков традиционного права {294} . Таким образом, очевидно, что представления об ограниченности королевской юрисдикции в области частного права сохранились во многих варварских королевствах, образовавшихся на руинах западной части империи. Поэтому возникает вопрос — насколько судебные записи, повторявшие форму императорского рескрипта, отражали знание подобных представлений? Вопрос также и в том, была ли их форма наполнена реальным содержанием, и может ли их появление считаться признаком сохранения римской юридической культуры и грамотности.