Дмитрий Старостин - Между Средиземноморьем и варварским пограничьем [Генезис и трансформация представлений о власти в королевстве франков]

История вызвала ряд сомнений у Джеймса, который отметил, что она, как и глава в целом, производит авантюрное впечатление, а «захват» Суассона Хильдериком, его изгнание и затем повторное покорение Суассона Хлодвигом мог быть выдумкой Григория Турского. В частности, на основании археологических данных Джеймс допустил — «королевство» Эгидия и Сиагрия никогда не находилось в Суассоне; город уже со второй половины V в. стал испытывать большое давление со стороны франков, которые начали массово расселяться там {103} . Историки даже предположили, что оно возникло на месте, или просто было синонимом земель, которые с V в. стали находиться под контролем генералов римского и провинциального происхождения, постепенно претендовавших на все большие полномочия {104} .

Согласно Джеймсу, на самом деле эта история появилась потому, что Григорию Турскому надо было описать франков не как мирно адаптировавшееся к порядкам римской провинции население, а именно как «захватчиков», которые, как и другие варвары, пришли в пределы бывших римских провинций, чтобы взять власть в свои руки. Как он предположил, франки уже давно находились в пределах Римской империи, будучи ее союзниками, а вовсе не противниками. Джеймс подчеркнул — Григорий Турский построил не только эпизод с т.н. Суассонским королевством, но и всю вторую книгу своей «Истории» как рассказ о том, как волны варваров, вторгаясь на территорию Римской империи, постепенно захватили власть, и сообщение о крещении Хлодвига приобретает в этом контексте совершенно иной смысл {105} . Если предположить, что для Григория Турского было важно драматизировать историю франков и привести ее в соответствие с традиционным для эпохи сюжетом захвата римской провинции варварами, то крещение Хлодвига (и его вхождение в семью «цивилизованных» правителей), которое он ставит в конец второй книги, было логической развязкой драматического повествования.

Центральным в образе «варваров», созданном Григорием, является не просто их «дикость» и «насилие». Во всех случаях, когда он рассказывает об эпизодах, которые Тьерри и Гизо истолковывали как свидетельство «варварства», епископ Тура говорит в первую очередь о нарушениях племенной этики. Когда он в конце второй книги упоминает об уничтожении Хлодвигом своих соперников, местных правителей городов и отдельных регионов из франкских родов, то выстраивает повествование о них так, как будто бы они — члены его семьи {106} . Однако нет никаких доказательств, что они были хотя бы отдаленными родственниками первого короля Галлии. Резонно поставить вопрос — зачем подобного рода утверждения нужны Григорию? Пренебрежение нормами родовой этики никогда не было характеристикой варваров в описании позднеантичных авторов. Скорее, наоборот, — со времен Тацита именно варвары, в отличие от «распущенных» римлян, считались хранителями родовых ценностей.

В свете этого логично попытаться сделать вывод относительно того, какие цели преследовал Григорий Турский, создавая рассказ о захвате Хлодвигом Суассонского королевства Эгидия и Сиагрия, и как, зная о тех сомнениях, которые испытывают современные исследователи в отношении данного эпизода, можно попробовать понять историю о крещении Хлодвига. Подчеркивая, что франки, захватившие северную Галлию силой (так же, как это сделали другие варвары в иных провинциях Западно-Римской империи), обратились в католичество, и только потом распространили свое влияние на всю Галлию, Григорий Турский преследовал следующие цели. Крещение Хлодвига было для него гранью между той Галлией, которая еще не определилась в споре между католичеством и арианством (христианского вероисповедания, коего придерживались готы в Испании), и Галлией франкской, уже твердо выбравшей именно католичество как основное направление христианства {107} . Добавим к этому наше наблюдение. Переход к франкской Галлии начинался с событий, моральное содержание которых было для Григория Турского скорее негативным, чем позитивным: эпизод с Суассонским королевством создавал весьма неблагополучный образ данного неоформленного политического образования, история которого, по мнению, Григория Турского, началась с драматических событий [19].

Как было показано, начала Франкского государства в «Истории» Григория Турского можно рассматривать не только как описание исторических фактов. В рамках этого изложения епископ Тура стремился создать образ римской провинции, захваченной варварами, который не всегда подтверждается при исследовании других (в частности, археологических) источников. Помня это, резонно обратиться также и к другим сюжетам из его «Истории», в частности, к тем событиям, которые он имел возможность наблюдать сам. Особенности исторического взгляда Григория Турского стоит исследовать на примере событий в королевстве франков второй половины VI в. и начала VII в. Мы видим, что одним из важнейших явлений было постепенное усиление «Суассонской» (или «Нейстрийской») ветви Меровингской династии, нашедшее выражение в том, что ее представители — сын Хильперика I (561–584) и Фредегонды Хлотарь II (584–629) и его сын Дагоберт I (629–639) — стали правителями единого Франкского королевства (которое, правда, просуществовало недолго). Эпоха Хильперика и Хлотаря пришлась на то время, которое описывал Григорий Турский в своей «Истории». Памятуя о том, что точка зрения историка не всегда может совпадать с действительной картиной исторического развития, стоит обратить внимание на то, как именно он изображал королей в своей истории. Если в случае с Хлодвигом мы должны опираться на догадки относительно методов исторописания Григория Турского, то в случае с Хильпериком I и Хлотарем II у нас есть возможность сделать ряд интересных наблюдений, потому что об их деятельности косвенно сообщается в другом историческом сочинении — «Хронике» Фредегара. Когда в начале 590 г. Григорий Турский заканчивал свой труд, ему было не совсем ясно, чем закончится история сына короля Нейстрии Хильперика I, Хлотаря II, который стал признанным правителем всего Франкского королевства только в начале VII в.