Меликсетов - История Китая

67

Веками складывавшаяся чжоуская феодальная знать, наслед­ственная аристократия с ее высокоразвитыми принципами и нор­мами ритуального церемониала, рыцарской этики и т.п. б^хла сво­его рода эталоном, ориентиром для всех остальных. Однако пред­ставители правящего слоя отнюдь не всегда придерживались норм этики и соблюдали церемониал, а что касается добродетели многих его представителей, то о ней в условиях кровавых междоусобных схваток, заговоров и переворотов, коварных убийств близких род­ственников, включая отцов и братьев, не стоило бы всерьез и говорить, если бы не тексты, подобные «Или». Имеются в виду тексты, упорно напоминавшие о традиции, опиравшиеся на нее и тем самым укреплявшие ее, отметавшие все ее нарушения как нечто второстепенное, досадное, но не слишком существенное. Значимость такого рода текстов — а их было немало — в том, что все они как бы напоминали: жизнь есть жизнь и в ней произойти может все что угодно, но норма остается нормой. И всем новым поколениям следует ориентироваться именно на нее. При этом имелось в виду, что норма была чтимой и обязательной для всего народа, а не только для знати. Но для того, чтобы народ ориен­тировался на традицию, на древнюю норму и воспринимал все отклонения как досадные помехи, нужна была целенаправлен­ная идеологическая индоктринация. И эта индоктринация стала реальным фактом жизни чжоуского Китая уже в период Чуньцю. Впрочем, для этого были и иные серьезные причины, о которых стоит сказать особо.

3. ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ ЧЖОУСКОГО КИТАЯ
Рационализированная, демистифицированная и демифологи­зированная в своей глубинной основе ментальность высших сло­ев сыграла едва ли не решающую роль как в судьбах восточно-чжоуской государственности, так и в истории Китая в целом. Дело в том, что суеверия и верования крестьянских низов находились на достаточно примитивном уровне ранних религиозный систем и не могли оказать существенного воздействия на религию вер­хов. Религия же верхов (начиная с приносивших жертвы шан-ди шанцев) оказалась в Чжоу, особенно после трансформации шан-ди сначала в Шанди, а затем в Небо, весьма специфическим феноменом. Ей не были свойственны ни развитый миф, ни культ полубожественных героев-демиургов, ни сотериологические идеи спасения в загробном мире, ни идея молитвы во имя избавления от грехов. У нее не б^хло церковной организации, священн^хх дог­матов, классических канонов. В некотором смысле можно сказать,

68

что древнекитайской религии не существовало вообще, а вместо нее были постепенно отмиравшие либо трансформировавшиеся
ементы раннерелигиозной системы первобытных времен, имев­шие хождение в основном среди социальных низов.
Эквивалентом отсутствующей официальной религии развивав­шегося государства стали аристократическая этика и ритуальный церемониал. Высшим сакральным авторитетом было всемогущее, но недоступное Небо. Ритуально-этическая связь с Небом по-прежнему (как то бывало и в Шан с предками шан-ди) осуще­ствлялась прежде всего самим ваном, а основополагающая идея небесного мандата, тесно связанного с добродетелью-благода­тью дэ в правящем доме, была при всей своей рациональности едва ли не единственной религиозно-мистической доктриной, определявшей мировоззрение правящих верхов, а через них — и всего чжоуского Китая. Впрочем, мистики и здесь было немного, ибо адаптивный характер связи сына Неба с Небом был вполне очевиден. Разработка этой системы шла, естественно, по линии создания документальной основы превосходства вана как выс­шего носителя дэ, как символа, продолжавшего сохранять некое высшее социально-культурное единство чжоуского Китая.
В отличие от писцов-грамотеев в ближневосточной древнос­ти, озабоченных прежде всего хозяйственной отчетностью на хра­мовых землях, или брахманов в Индии, обычно в устной форме фиксировавших ведические сказания и комментарии к ним, со­ставители документов в эпоху Чжоу были прежде всего чиновни­ками-летописцами или чиновниками-историографами. И если в западночжоуские времена на их долю выпадало главным образом создание текстов типа инвеституры или краткого описания зас­луг, важных событий (надписи на бронзе), то в VII—VI вв. имен­но их усилиями начали изготовляться документы иного рода. Речь идет о так называемых главах второго слоя «Шуцзина», датируе-м^1х как раз этим временем. Главы эти, насколько можно судить, писались специалистами своего дела при дворе вана, в его сто­личном архиве, а главной целью их составления было доказать, что высшее право на власть в Поднебесной должно остаться за легитимным ваном, а также объяснить, почему это важно.
Сравнение с мифами ханьского времени, собранными и из­данными в Китае сравнительно поздно, когда были учтены уст­ные предания различных народов, вошедших в состав империи, показывает, что составители глав второго слоя «Шуцзина» щед­ро черпали из того же источника — те же или схожие имена, сюжеты и т.п. Но сравнение с ханьскими мифами показывает, как тщательно чжоуские историографы «очищали» древние предания, лишая их мифогероической и мифопоэтической основы и придавая