Меликсетов - История Китая

55

VII—VI вв. до н.э. Ван не имел реальной власти за пределами сво­его домена, но сохранял сакрализованную харизму, считался сыном Неба и имел право на ряд важных привилегий, преиму­щественно ритуально-церемониального характера. Только он имел безусловное право на титул «ван» и б^хл безусловным господи­ном, сюзереном для всех своих вассалов, включая и могуществен­ных гегемонов -ба: И если некоторые из потенциальных вассалов, как, например, правители Чу, самовольно начинали именовать себя ванами, это не признавалось в центре, в Чжунго, где само­званца по-прежнему именовали его старым титулом.
Как верховный сюзерен ван имел исключительное право ин­веституры, и хотя это право во многом превратилось в формаль­ность, оно тщательно сохранялось: специальные посланцы вана ездили в царства и княжества, дабы в, торжественной обстановке в храме предков правящего рода вручить новому правителю жезл и другие аксессуары его власти. Сохранилось, хотя и в сильно урезанном виде, и право вана в некоторых случаях вмешиваться в дела царств, в частности назначать (или утверждать) крупней­ших сановников в них.
Таким образом, связующим единством чжоуского Китая про­должал быть ван, сын Неба. Но подлинным властителем и в силу этого безусловным сюзереном для вассалов вана был ба, всевла­стный, но нелегитимный хозяин Чжунго. Эта малохарактерная для любой другой страны ситуация была привычной для Китая именно потому, что Китай со времен Чжоу-гуна был ориентиро­ван на примат этического детерминанта и что поэтому в нем формально царил культ высшей этики, рядом с которой грубая сила занимала скромное второе место. Правда, здесь нужны не­которые оговорки. Данные источников свидетельствуют о том, сколь мало считались чжоуские аристократы с этическими прин­ципами как таковыми: в жесткой борьбе за власть, ради желан­ного трона они обычно шли на любые интриги и поступки, вплоть до коварных убийств правителей, истребления целых кланов, в том числе родственных. Таким образом, в этом плане Китай ни­чем не отличался от других стран с их жестокими междоусобица­ми и взаимным истреблением знатных родов.
Можно добавить к сказанному, что не только высшие этичес­кие соображения и боязнь нарушить легитимность власти сдер­живали гегемонов-ба от того, чтобы заменить собой фигуры чжо-уских ванов, — этому мешало явственное нежелание князей-чжу- хоу менять слабого, но легитимного правителя-вана на сильного и всевластного, затб пока что нелегитимного гегемона -ба. Неже­лание подобного рода легко понять: давление нового сына Неба в таких обстоятельствах сказалось бы на каждом из них много

56

ощутимее, чем то, которое было при безвластном чжоуском ване. Однако, принимая все эти вполне практические соображения во внимание, нельзя не коснуться и этической, точнее, ритуально-этической стороны проблемы.
Конечно, высшая чжоуская владетельная знать пренебрегала элементарными этическими нормами в борьбе за власть, а князья не хотели давать слишком большую волю гегемону -ба, предпо­читая иметь в качестве сына Неба слабого вана. Но весь этот оче­видный эгоистический расчет как бы останавливался при выходе событий на высший уровень ритуала, нормы которого были про­диктованы незыблемой этикой Великого Мандата Неба. Эти нормы были не только нерушимы — они были священны. Это была высшая сакральная ценность чжоуского Китая. И потому вполне естественно, что все эгоистические расчеты отходили на задний план, а на передний выступало самое главное: на чьей же стороне сегодня Небо? И видны ли какие-либо признаки изме­нения его воли?
Видимых признаков не было. А чжоуские ваны и их умные советники делали все, что было в их силах, дабы убедить всех, что Небо еще на их стороне, причем именно потому, что они хорошо знают высший этический стандарт, старательно его со­блюдают, да еще и, кроме того, пользуясь признанным своим старшинством, назидательно поучают всех тех, кто вольно или невольно от него отступал. В итоге в чжоуском Китае периода Чуньцю создавалась ситуация сосуществования двух высших сю­зеренов: один царствовал и пользовался покровительством Неба, а другой реально управлял Поднебесной, но Небом как бы не был замечен. И все преимущества такого положения оказались На стороне того, за кем стояло Небо. В этом — в отличие от дру­гих аналогичных структур, например Японии времен сёгуната (XII—XVI вв.), — была специфика чжоуского Китая, определив­шая многие важные параметры развития китайской цивилиза­ции и всего китайского общества в последующие века.
Все чжухоу считались наследственными властителями своих Царств и княжеств, причем принцип наследования был аналоги­чен тому, который существовал в доме Чжоу, откуда он, види­мо, и был заимствован: правитель мог назначить своим наслед­ником любого из сыновей. Правда, после смерти правителя пре­стол наследовал не обязательно тот из сыновей, кому хотел Передать трон отец, а чаще тот, кто сумел преуспеть в борьбе за Наследование и кому больше везло. Ван вручал победителю инве­ституру. Такой порядок, естественно, многим не нравился, ибо способствовал нестабильности. Но, хотя на совещаниях князья подчас пытались изменить столь способствующую смуте ситуацию