Олег Стрижак: http://submarine.id.ru/strizjak.php

На подводных лодках в войну не было штатных офицеров контрразведки. Нужно думать, что на каждой лодке имелись два-три "внештатных" сотрудника "смерша".

Может, я ошибаюсь, но мне думается, что радист (мичман, сверхсрочник) по своему положению на подводной лодке, по чрезвычайной ответственности своего дела — мог быть человеком Особого отдела.

Если такой подход был стандартным, то делается понятным, отчего радисты (важная фигура на подводной лодке) в мемуарах подводников едва упоминаются, или не упоминаются вовсе...

Грищенко пишет, что у всех членов экипажа "Л-3" появилась седина.

"Только Мефодий (!) Долматов по своему цвету волос — от головы, бровей, ресниц и до красивых усов остался по-прежному рыжий, как осенний кленовый лист. Сильная пигментация лица, шеи и рук делали Долматова молодым сельским юношей, хотя ему шел двадцать восьмой год. Здоровый и крепкий волжанин, роста моего (в другом месте Грищенко называет свой рост, 182 см, в то время много выше среднего.— О. С.), но в плечах шире, он обладал силой и выносливостью..." (с. 305) .

Если учесть, что нигде ни единого доброго слова Грищенко о своём комиссаре (впоследствии замполите) не говорит, то Долматов отчётливо противопоставляется поседевшим морякам, и в особенности тем, кто психически заболел.

Грищенко называет комиссара не по имени-отчеству, а — как и Зонин в "Дневнике", уничижительно, по кличке — "Мефодий".

На с. 304 Грищенко пишет, что после вручения наград героям-подводникам в зале Революции училища им. Фрунзе все спустились в столовую. где был приготовлен скромный ужин:

"...не обошлось здесь и без огорчений. Нашлись любители выпить лишнего, вспомнить старые обиды. Пришлось некоторых раньше времени отправить на корабль (непонятно, о каком корабле идет речь, дело происходит в Ленинграде, а подводная лодка стоит в Кронштадте.— О. С.) . Это взволновало весь экипаж. Отрадно было слышать и наблюдать, как люди осуждали недостойное поведение своих товарищей".

Грищенко пишет очень темно: он надеется, что всё это будет пропущено цензурой. О каких "старых обидах" речь? Как выглядело "недостойное поведение"? Кто были эти "некоторые"? Ничего не понять.

Но ведь зачем-то Грищенко написал этот абзац.

Значит, какие-то противоречия, накопившиеся в "походе смертников", выплеснулись за банкетным столом, в недостойной форме,— и Грищенко хотел, чтобы читатель это узнал.

На с. 454, где речь идет о встрече ветеранов-подводников и 63-м году, Грищенко пишет что судьба Долматова никому не известна.

Очень важную вещь сообщает Грищенко, говоря о 43-м годе: командир "Щ-408" Кузьмин несколько раз по радио просил штаб флота прислать ему в помощь авиацию, разогнать вражеские корабли и катера охранения.

Грищенко пишет (с. 366) :

"Мне пришлось с болью в сердце записать в свой дневник: "На неоднократные просьбы командира Щ-408 Кузьмина П. С. помочь авиацией ком-флот промолчал, т.е. отказал".

"Нам, командирам подводных лодок, в то время было ясно, что среди ответственных за нашу судьбу не нашлось ни одного, кто взял бы на себя смелость своевременными и решительными действиями предотвратить посылку подводных лодок на верную гибель. И прежде всего повинен в этом комфлот Трибуц и главком Кузнецов, потерявшие человечность ради сомнительной "высшей стратегии", а в переводе на обычный язык — ради чиновного благополучия. Правда, справедливости ради, следует сказать, что Н-Г. Кузнецов вскоре пересмотрел свои взгляды..." ("Соль службы (морской)", рукопись, с. 365) .

Грищенко обвиняет Кузнецова.

Грищенко утверждает, что Кузнецов знал обстановку в Финском заливе. Выходит, в своих мемуарах 75-го года Н. Г. Кузнецов писал прямую неправду?

Грищенко жестко судит Кузнецова. О статье Кузнецова "Атакует "С-13", которая появилась в 68-м году в журнале "Нева", Грищенко пишет (к главе, что приложена к переплетенной рукописи) :

"Трудно сказать, чего в этом запоздалом "некрологе" больше — фальши или стыдливого умалчивания своей вины. Друзей, однокашников по училищу Кузнецов оберегал, выдвигал на высокие посты, присваивая им высокие звания (из однокашников Кузнецова наиболее высокий пост занимал Трибуц.— О. С.) , хотя порой некоторые из них заслуживали, по меньшей мере, изгнания с флота. Зато с Маринеско он поступил весьма жестоко — уволив в запас в октябре 1945 года без всякой пенсии "за халатное отношение к службе". При этом понизил Маринеско в звании на две ступени — до старшего лейтенанта, т. е. трижды наказал за один и тот же проступок. Это неслыханное самоуправство противоречит не только нормам человеческой морали, но и уставному положению, защищающему эти нормы, к сожалению, есть такая категория людей среди военнослужащих всех рангов, когда в ущерб делу они используют свою власть и — рубят с плеча. Для нас, подводников, Александр Иванович (Маринеско.— О. С.) был и остается образцом честности и справедливости, он умел постоять не только за себя. но и за товарища, своего подчиненного. Это был настоящий патриот, боевой, смелый командир, вполне заслуженный Герой" (с. 452) .