Олег Стрижак - Секреты балтийского подплава

В издательском договоре можно прочесть, что книга эта издается на средства автора. В действительности, автор беден, как и положено русскому поэту.

Деньги на издание книги дали бывшие офицеры-подводники (все — выпускники Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола).

Люди скромные, они не пожелали, чтобы их имена были означены на обороте авантитульного или титульного листа книги: "нам это ни к чему". Ну, через какое-то время, я думаю, я назову (с благодарностью) их имена.

На мой прямой вопрос, зачем же им нужно, чтобы такая книга появилась, я получил ответ, по-флотски чёткий: "если прольётся свет на события 55-летней давности, то будет надежда, что свет прольётся и на дела сегодняшнего подводного флота".

Книжка эта сложилась из двух моих публикаций в газете "Вечерний Петербург" осенью 95-го и весной 96-го года (в газете они назывались "Как рассказывал Грищенко" и "Как рассказывал Грищенко. Послесловие").

Я написал её совершенно неожиданно для себя.

И в мыслях не было, что в мою жизнь вдруг войдет тема, которая более чем на год оторвет меня от моей основной работы.

Всё началось в июльский день, когда я включил телевизор и вдруг услышал, что Петра Грищенко уже нет в живых (как уехал он, лет 15 назад, в Москву, все контакты мои с ним кончились), что лукавая власть обманула его: не дали ему Героя... а ведь только этим, держа его в ожидании Золотой Звезды, заставляли его молчать.

И так мне что-то горько стало, и обидно за Грищенко. За всех нас, за державу... и через несколько дней написались первые строчки:

"Вот уж и Грищенко нет..."

Грищенко

Матиясевич

Маринеско

Вот уж и Грищенко нет.

Ушел в тот мир, где все подводники живы и веселы, и где всякая атака заканчивается удачей. Надеюсь, тень его благословит сей мемуар. Некогда я служил в издательстве, готовил к печати рукописи героев войны. Редакторское дело, даже когда его любишь, занятие довольно нудное. И в "работе с автором", если автор не дурак и не чинуша, лучшим удовольствием было отодвинуть рукопись и попросить: "А расскажите, как всё это было на самом доле..."

И начинались истории, удивительные, незаписанная летопись войны. Грищенко был рассказчик интересный. Говорил негромко, и всё время будто поглядывал на свой рассказ со стороны, и с иронией. Джентльмен, командир старой формации, он был невозмутим. Единственный раз всполошился, когда я сказал ему, что, судя по указанным в рукописи координатам, его лодка уже неделю идет под лесами Белоруссии. "Не может быть! Где мои очки! Это машинистка всё перепутала!.." Истинный хохол, он являл в своем характере сочетание воли, хитрости, цепкого ума — и неизъяснимого простодушия. Простодушие не раз заводило его в беду. Не берусь передать манеру речи Грищенко, да и прошло почти двадцать лет. Грищенко говорил по-русски чисто, иногда в его речи вдруг звучали украинские интонации, а порой он и вовсе переходил на "ридну мову". Мне казалось, что на украинский язык Грищенко, при внешней невозмутимости и ироничности, переходил, когда внутренне от чего-то защищался.

Эти мои записки я уже носил в одну редакцию. Журналисты там очень независимые. Прежде они подчинялись обкому и сильно брюзжали. Теперь они служат банку и радуются. "Банкиры — наши благодетели, они нам денежку платят". Потащили в банкирскую цензуру и мой материал. Дежурный банкир, на беду, оказался советским капитаном первого ранга. Увидев, что есть возможность поруководить литературой, банкир-каперанг очень обрадовался (нормальная реакция партчиновника).

Обрадовавшись, каперанг взял дурно очиненный карандаш и старательно изрисовал рукопись вопросительными знаками величиной со спичечный коробок. Затем принялся писать на полях резолюции: "Нельзя!", "Нельзя!", "Так нельзя!", "Не надо!" — крупным корявым почерком. Далее цензор-банкир перешел к замечаниям развернутым (и с орфографическими ошибками): "Аккуратней надо! Дочь Трибуца — профессор Военно-морской академии!" Очень хорошо, думаю я. Но будь она даже передовой дояркой — какое отношение это имеет к рассказам Грищенко?