Олег Стрижак - http://submarine.id.ru/strizjak.php

С. 77: Пантелеев записывает на листке календаря. что "Л-3" выйдет на минную постановку 15 июля... Я в недоумении спросил Грищенко: оперативные секретные сведения — писались в перекидной календарь на столе? Грищенко, усмехнувшись, ответил: у каждого свой] стиль работы.

С. 57: Грищенко пишет с предельной сдержанностью, что вряд ли правильно было приказывать командирам лодок форсировать Финский залив в надводном положении...

У Грищенко в книге много скорбных примеров: "С-3" шла в надводном положении и погибла от торпеды, "С- 11", "С-5", "Щ-301", "Л-2" погибли, потому что шли в надводном положении и подорвались на минах... Но начальник штаба флота Пантелеев был бережлив. Зачем, к примеру, торпедным катерам зря жечь бензин? И нот две лодки, "Л-3" и "С-8" выходят в боевой поход (!), и 12 часов (!), от полудня до полуночи (белая ночь) каждая медленно тащит на буксире три торпедных катера,— представляя собой великолепную мишень для удара из-под воды или с воздуха (см. с. 78) . Вероятно, за эти 12 часов Грищенко много раз и с чувством подумал о Пантелееве.

с. 92: Пантелеев, под грохот бомбежки (!) в Таллине, "по-отечески" велит Грищенко идти из Таллина в Кронштадт в надводном положении...

Тяжелая ирония заключена в этом "по-отечески". Пантелеев был старше Грищенко на 6 лет.

Все поникаровские обиделись и надулись: зачем я (!) изобразил Вс. Вишневского "плаксой". Для начала—Плакса было его народное прозвище уже к 42-му году. А затем, я уступлю слово Петру Грищенко:

"...Всеволод Витальевич был весь в слезах. (...) Впервые в жизни я встретил человека с такой эмоциональной душой. Как-то Всеволод Витальевич пригласил меня на читку пьесы "У стен Ленинграда". Собрались знакомые, друзья, артисты театров КБФ в Матросском клубе на площади Труда. Слушание первого акта прошло в большом напряжении. Вишневский часто останавливался на полуслове, искал носовой платок. Он так и не дочитал пъесу до конца. Сперва сделали перерыв — в надежде, что автор успокоится, но случилось так, что пришлось всем разойтись, а нам с Всеволодом Азаровым и Александром Кроном — Увезти Вишневского домой" ("Соль службы", сс 179-180) .

Адмирал Руссин жалуется в "Вечерний Петербург", что Стрижак "Всеволода Вишневского изображает "плаксой" и моральным уродом в противовес Маяковскому, мол, из такого большевика не накуешь железных гвоздей" (долго я гадал над сей фразой, но до смысла в ней так и не дознался, тем паче, что я в очерке о Грищенко вообще не упоминал Маяковского).

Адмирал Руссин развил богатую деятельность: в Союз писателей он шлет кляузу, требуя покарать меня, в Союз журналистов — требуя покарать всех сотрудников "Вечёрки",— адмирал как-то не заметил, что творческие союзы (а отличие от его совета ветеранов) уже много лет назад перестали являться охранительными и карательными организациями.

За рубежом тоже мной недовольны. Адмирал Смирнов и "баталист-маринист" Корсунский (биограф Трибуца) из Таллина зорко глядят в Россию: как бы кто не покусился на их идолов.

Корсунский (биограф Трибуца) с печалью пишет о том, как Вишневский умирал в Ленинграде от дистрофии, и советует мне заглянуть в книгу "Писатели Балтики рассказывают". Корсунский ведет себя, как лектор в сельском клубе: грозит названиями книг, которых сам не читал.

Вот что пишет о быте Вишневского в январе 42-го зам. Вишневского в "опергруппе писателей" А. Тарасенков в своем дневнике:

"...безумство —за проезд в машине от аэродрома до "Астории" уплачено батоном белого хлеба! На столе — пир: курица, шоколад, какой-то заграничный ликер, печенье, колбаса, сыр. Наедаюсь до отвала. Ощущение счастья. Засыпаю на диванчике под шинелью. Всеволод и Софья Касьяновна — на роскошных двуспальных, сдвинутых вместе "асторийских" кроватях..." ("Писатели Балтики рассказывают", М., "Сов. пис.", 1981, с. 57) .

Тяжко жилось Тарасенкову под командованием Вишневского: "...болезненные сцены с донельзя раздраженным Вишневским", "...истерики Всеволода..." (Там же, сс. 57, 58) , а сколь мелочно и несправедливо преследовал Вишневский своего зама, пишет Н. Чуковский (см.: Там же, сс. 89-90) . Вишневский как тема исследования сейчас никому не интересен. Когда же напишут свободную от цензуры книгу о нем, это будет страшная книга.

Сегодня, в связи с именами жертв, проступают лишь некоторые черты портрета этого "профи" — доносчика и душегуба. Отчетливо прослежено, как он ненавидел и травил Михаила Булгакова. Булгаков пишет о нем в письмах 32-го года: "флибустьер", "кустарное, скромное лицо", "...некий драматург, о котором мною уже получены многочисленные аттестации. И аттестации эти одна траурнее другой. Внешне: открытое лицо, работа под "братишку", в настоящее время крейсирует в Москве..."